В колонках играет - Alan Parsons

Иногда отчаянно хочется уйти в снег. Сидя перед окном в маленьком уральском городке Губахе и разглядывая гигантские белые покрывала, думаешь: вот и наша жизнь, что снег - бела, монотонна, уныла и бесконечна. Нырнешь в один из сугробов и не вынырнешь. В белом холодном пристанище ты не почувствуешь ничего, просто зрение твое затмит потрясающая белизна.
Вот встать бы сейчас и уйти в снег. От полки с энциклопедиями и от Феклы, гуляющей где-то под ручку с везучим другом, от учебы моей мартовско-тающе-грязно-бесснежной и от дум тоскливо-зимне-бело-воздушных. Как когда-то, в Новый 1984 год, который мы встречали с родней на турбазе: я помню только страх и снег. Страх - это жизнь, как позже понял я, а снег... Тогда, 31 декабря 1983 года, я и маленький Вася плакали, лежа под елкой, в то время как родители гуляли и пили спермовидное шампанское и ледяную водку, оставив нас дома. Мы плакали и собирали кубик-рубик, но собрать не могли, потому что это довольно сложно (я и сегодня его собрать не в состоянии), я искал приметы будущего года и надвигающейся жизни, а Вася звал маму. Потом был сон, из когтей которого я еле вырвался тихим похмельным утром 1 января 1984 года. Оглянулся по сторонам - и увидел Васю, жующего золотистый мандарин. На щеке его плясал нелепый солнечный зайчик, а впереди у нас был уже не Дед Мороз и Снегурочка, а возвращение домой. Возвращение из снегов, аляповатого домика-турбазы и тонн чистого, бездомного воздуха.
Почему-то я хочу уйти в этот снег. И когда еду в поезде “Москва-Абакан”, проезжаю мимо снежных полей и темных лесов, мысленно выпрыгиваю из вагона и навсегда теряюсь в необъятной, магнетически-белой, застывшей, похожей на неземную музыку из альбома Андреаса Волленвейдера “Trilogy” дали.