Наши добродетели - это чаще всего искусно
переряженные пороки.
То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием
корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей
собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а
мужчины - доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны
целомудрие и доблесть.
Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось
вдоволь неисследованных земель.
Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.
Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность
жизни.
Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто
наделяет дураков у мои.
Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые
политиками как следствие великих замыслов, чаше всего являются плодом игры
прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют
их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана
просто-напросто ревностью.
Страсти - это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны;
их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных
законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может
убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что
доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся
вполне разумными.
В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание
одной из них почти всегда означает торжество другой.
Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им
противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность
- к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из
трусости.
Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и
добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров.
Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда
осуждают наши взгляды.
Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть
своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро
и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться.
Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель
которой - завоевать любовь народа.
Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда
тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда - и тем, и другим,
и третьим.
17
Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого
неизменной удачей.
Умеренность - это боязнь зависти или презрения, которые становятся
уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью
ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, - это желание
казаться выше своей судьбы.
У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.
Невозмутимость мудрецов - это всего лишь умение скрывать свои чувства в
глубине сердца.
Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как
и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза;
следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума - все равно что
повязка для их глаз.
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести
настоящего торжествуют над философией.
Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на
нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю,
и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.
Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод,
они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа,
сколько сила честолюбия, и что герои отличаются от обыкновенных людей только
большим тщеславием.
Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда
она враждебна.
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти,
страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.
Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет
сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как
зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.
Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и
преследований, чем наши достоинства.
Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что
не в силах достичь цели; на самом же деле мы не бессильны, а безвольны.
Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у
ближних.
Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство,
как только сомнения превращаются в уверенность.
Гордость всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда,
отказывается от тщеславия.
Если бы нас не одолевала гордость, мы не жаловались бы на гордость
других.
Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они ее
проявляют.
Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила opганы
нашего тела, но еще подарила нам гордость, - видимо, для того, чтобы
избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.
Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям,
совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить,
сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.
Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно
нашим опасениям. {1}
Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли - даже
роль бескорыстия.
Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза.
Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к
великому. {2]
У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям
рассудка.
Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле
что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно
увлекает его к другой.
Сила и слабость духа - это просто неправильные выражения: в
действительности же существует лишь хорошее или плохое состояние органов
тела.
Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.
В привязанности или равнодушии философов {3} к жизни сказывались
особенности их себялюбия, которые так же нельзя оспаривать, как особенности
вкуса, как склонность к какому-нибудь блюду или цвету.
Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от
расположения духа.
Нам дарует радость не то, что нас окружает, а наше отношение к
окружающему, и мы бываем счастливы, обладая тем, что любим, а не тем, что
другие считают достойным любви.
Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это
кажется ему самому.
Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы
убедить таким образом и других и себя в том, что судьба еще не воздала им по
заслугам.
Что может быть сокрушительнее для нашего самодовольства, чем ясное
понимание того, что сегодня мы порицаем вещи, которые еще вчера одобряли.
Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равновесие в
распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него
героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.
Презрение философов к богатству было вызвано их сокровенным желанием
отомстить несправедливой судьбе за то, что она не наградила их по
достоинствам жизненными благами; оно было тайным средством, спасающим от
унижений бедности, и окольным путем к почету, обычно доставляемому
богатством.
Ненависть к людям, попавшим в милость, вызвана жаждой этой самой
милости. Досада на ее отсутствие смягчается и умиротворяется презрением ко
всем, кто ею пользуется; мы отказываем им в уважении, ибо не можем отнять
того, что привлекает к ним уважение всех окружающих.
Чтобы упрочить свое положение в свете, люди старательно делают вид что
оно уже упрочено. {4}
Как бы ни кичились люди величием своих деяний, последние часто бывают
следствием не великих замыслов, а простой случайности.
Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или несчастной
звездой; ей они и обязаны большей частью похвал или порицаний, выпадающих на
их долю.
Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог
извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы
безрассудный не мог обратить их против себя.
Судьба все устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует.
Счастье и несчастье человека в такой, же степени зависят от его нрава,
как от судьбы.
Искренность - это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством, и
то, что мы принимаем за него, чаще всего просто тонкое притворство, цель
которого - добиться откровенности окружающих.
За отвращением ко лжи нередко кроется затаенное желание придать вес
нашим утверждениям и внушить благоговейное доверие к нашим словам.
Не так благотворна истина, как зловредна ее видимость.
Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно
уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.
Дальновидный человек должен определить место для каждого из своих
желаний и затем осуществлять их по порядку. Наша жадность часто нарушает
этот порядок и заставляет нас преследовать одновременно такое множество
целей, что в погоне за пустяками мы упускаем существенное.
Изящество для тела - это то же, что здравый смысл для ума.
Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать, что для души -
это жажда властвовать, для ума - внутреннее сродство, а для тела - скрытое и
утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.
Чиста и свободна от влияния других страстей только та любовь, которая
таится в глубине нашего сердца и неведома нам самим.
Никакое притворство не поможет долго скрывать любовь, когда она есть,
или изображать - когда ее нет
Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться
прошедшей любви.
Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на
вражду, чем на дружбу.
На свете немало таких женщин, у которых в жизни не было ни одной
любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.
Любовь одна, но подделок под нее - тысячи.
Любовь, подобно огню, не знает покоя: она перестает жить, как только
перестает надеяться или бояться.
Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее
видел.
Любовь прикрывает своим именем самые разнообразные человеческие
отношения, будто бы связанные с нею, хотя на самом деле она участвует в них
не более, чем дож в событиях, происходящих в Венеции.
У большинства людей любовь к справедливости - это просто боязнь
подвергнуться несправедливости.
Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.
Мы потому так непостоянны в дружбе, что трудно познать свойства души
человека и легко познать свойства его ума.
Мы способны любить только то, без чего не можем обойтись; таким
образом, жертвуя собственными интересами ради друзей, мы просто следуем
своим вкусам и склонностям. Однако именно эти жертвы делают дружбу подлинной
и совершенной.
Примирение с врагами говорит лишь об усталости от борьбы, о боязни
поражения и о желании занять более выгодную позицию. {5}
Люди обычно называют дружбой совместное времяпрепровождение, взаимную
помощь в делах, обмен услугами - одним словом, такие отношения, где
себялюбие надеется что-нибудь выгадать.
Не доверять друзьям позорнее, чем быть ими обманутым.
Мы часто убеждаем себя в том, что действительно любим людей, стоящих
над нами; между тем такая дружба вызвана одним лишь своекорыстием: мы
сближаемся с этими людьми не ради того, что хотели бы им дать, а ради того,
что хотели бы от них получить.
Своим недоверием мы оправдываем чужой обман.
Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.
Самолюбие увеличивает или умаляет добродетели наших друзей в
зависимости от того, насколько мы довольны этими людьми: об их достоинствах
мы судим по их отношению к нам.
Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум.
В повседневной жизни наши недостатки кажутся порою более
привлекательными, чем наши достоинства.
Самое большое честолюбие прячется и становится незаметным, как только
его притязания наталкиваются на непреодолимые преграды.
Вывести из заблуждения человека, убежденного в собственных
достоинствах, значит оказать ему такую же дурную услугу, какую некогда
оказали тому афинскому безумцу, который считал себя владельцем всех
кораблей, прибывающих в гавань.
Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не способны
подавать дурные примеры.
Громкое имя не возвеличивает, а лишь унижает того, кто не умеет носить
его с честью.
Поистине необычайными достоинствами обладает тот, кто сумел заслужить
похвалу своих завистников.
Неблагодарность остается неблагодарностью даже и в том случае, когда
облагодетельствованный повинен в ней меньше, чем благодетель.
Неправ, тот, кто считает, будто ум и проницательность - различные
качества. Проницательность - это просто особенная ясность ума, благодаря
которой он добирается до сути вещей, отмечает все, достойное внимания, и
видит невидимое другим. Таким образом, все, приписываемое проницательности,
является лишь следствием необычайной ясности ума.
Все расхваливают свою доброту, но никто не решается похвалить свой ум.
Учтивость ума заключается в способности думать достойно и утонченно.
Изысканность ума сказывается в умении тонко льстить.
Порою в нашем уме рождаются мысли в форме уже такой отточенной, какую
он никогда не смог бы придать им, сколько бы ни ухищрялся.
Ум всегда в дураках у сердца.
Не всякий человек, познавший глубины своего ума, познал глубины своего
сердца.
На каждого человека, как и на каждый поступок, следует смотреть с.
определенного расстояния. Иных можно понять, рассматривая их вблизи, другие
же становятся понятными только издали. {6}
Умен не тот, кого случай делает умным, а тот, кто понимает, что такое
ум, умеет его распознать и любуется им.
Чтобы постичь окружающий нас мир, нужно знать его во всех подробностях,
а так как этих подробностей почти бесчисленное множество, то и знания наши
всегда поверхностны и несовершенны.
Люди кокетничают, когда делают вид, будто им чуждо всякое кокетство.
Уму не под силу долго разыгрывать роль сердца.
Юность меняет свои вкусы из-за пылкости чувств, а старость сохраняет их
неизменными по привычке.
Мы ничего не раздаем с такой щедростью, как советы.
Чем сильнее мы любим женщину, тем больше склонны ее ненавидеть.
К старости недостатки ума становятся все заметнее, как и недостатки
внешности.
Бывают удачные браки, но не бывает браков упоительных.
Люди безутешны, когда их обманывают враги или предают друзья, но они
нередко испытывают удовольствие, когда обманывают или предают себя сами.
Так же легко обмануть себя и не заметить этого, как трудно обмануть
другого и не быть изобличенным.
Сколько лицемерия в людском обычае советоваться! Тот, кто просит
совета, делает вид, что относится к мнению своего друга с почтительным
вниманием, хотя в действительности ему нужно лишь, чтобы кто-то одобрил его
поступки и взял на себя ответственность за них. Тот же, кто дает советы,
притворяется, будто платит за оказанное доверие пылкой и бескорыстной жаждой
услужить, тогда как на самом деле обычно рассчитывает извлечь таким путем
какую-либо выгоду или снискать почет.
Притворяясь, будто мы попали в расставленную нам ловушку, мы проявляем
поистине утонченную хитрость, потому что обмануть человека легче всего
тогда, когда он хочет обмануть нас. {7}
Если мы решим никогда не обманывать других, они то и дело будут
обманывать нас.
Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем
притворяться перед собой.
Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по
слабости характера.
Люди делают добро часто лишь для того, чтобы обрести возможность
безнаказанно творить зло.
Мы сопротивляемся нашим страстям не потому, что мы сильны, а потому,
что они слабы.
Люди не знали бы удовольствия в жизни, если бы никогда себе не льстили.
Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью, а на
самом деле они просто приберегают ее для исключительных случаев, обещающих
исключительную выгоду.
Злоупотребление хитростью говорит об ограниченности ума; люди,
пытающиеся прикрыть таким способом свою наготу в одном месте, неизбежно
разоблачают себя в другом.
Хитрость и предательство свидетельствуют лишь о недостатках ловкости.
Вернейший способ быть обманутым - это считать себя хитрее других.
Преувеличенная тонкость ведет к пустой щепетильности; только в истинной
щепетильности скрыта настоящая тонкость
Иногда достаточно быть грубым, чтобы избегнуть ловушки хитреца. {8}
Слабость характера - это единственный недостаток, который невозможно
исправить.
Легкое поведение - это наименьший недостаток женщин, известных своим
легким поведением.
Проявить мудрость в чужих делах куда легче, нежели в своих собственных.
Копии хороши лишь тогда, когда они открывают нам смешные стороны дурных
оригиналов.
В людях не так смешны те качества, которыми они обладают, как те, на
которые они претендуют.
Порою человек так же мало похож на себя, как и на других.
Иные люди только потому и влюбляются, что они наслышаны о любви.
Люди охотно молчат, если тщеславие не побуждает их говорить.
Люди скорее согласятся себя чернить, нежели молчать о себе.
Одна из причин того, что умные и приятные собеседники так редки,
заключается в обыкновении большинства людей отвечать не на чужие суждения, а
на собственные мысли. Тот, кто похитрее и пообходительнее, пытается
изобразить на своем лице внимание, но его глаза и весь облик выдают
отсутствие интереса к тому, что говорит другой, и нетерпеливое желание
вернуться к тому, что намерен сказать он сам. Мало кто понимает, что такое
старание угодить себе - плохой способ угодить другому или убедить его и что,
только умея слушать и отвечать, можно быть хорошим собеседником.
Умный человек нередко попадал бы в затруднительное положение, не будь
он окружен дураками.
Мы любим похваляться тем, что никогда не скучаем; тщеславие не
позволяет нам признать, что в обществе нас могут счесть плохими
собеседниками.
В то время как люди умные умеют выразить многое в немногих словах, люди
ограниченные, напротив, обладают способностью много говорить - и ничего не
сказать.
Преувеличивая чужие добродетели, мы отдаем дань не столько им, сколько
нашим собственным чувствам; мы ищем похвал себе, делая вид, что хвалим
других.
Люди не любят хвалить и никогда не хвалят бескорыстно. Похвала - это
искусная, скрытая, изящная лесть, приятная и тому, кто льстит, и тому, кому
льстят: один принимает ее как награду за свои достоинства, другой
преподносит, чтобы доказать свою справедливость и проницательность.
Мы часто выискиваем отравленные похвалы, косвенно открывающие в тех,
кого мы хвалим, такие недостатки, на которые мы не осмеливаемся указать
прямо.
Мы хвалим других обычно лишь для того, чтобы услышать похвалу себе.
Люди редко бывают достаточно разумны, чтобы предпочесть полезное
порицание опасной похвале.
Иные упреки звучат как похвала, зато иные похвалы хуже злословия.
Уклонение от похвалы - это просьба повторить ее.
Жажда заслужить расточаемые нам похвалы укрепляет нашу добродетель;
таким образом, похвалы нашему уму, доблести и красоте делают нас умнее,
доблестнее и красивее.
Нам легче управлять людьми, чем помешать им управлять нами.
Если бы мы не льстили себе сами, нас не портила бы чужая лесть.
Наделяет нас достоинствами природа, а помогает их проявить судьба.
Судьба исправляет такие наши недостатки, каких не мог бы исправить даже
разум.
Иные люди отталкивают, невзирая на все их достоинства, а другие
привлекают при всех их недостатках.
Есть люди, все достоинства которых основаны на способности уместно
говорить и делать глупости; если бы они изменили поведение, все было бы
испорчено;
Слава великих людей всегда должна измеряться способами, какими она была
достигнута.
Лесть - это фальшивая монета, которая имеет хождение только из-за
нашего тщеславия.
Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться.
Любое, даже самое громкое деяние нельзя назвать великим, если оно не
было следствием великого замысла.
Деяние и замысел должны соответствовать друг другу, не то заложенные в
них возможности так и останутся неосуществленными.
Умение ловко пользоваться посредственными способностями не внушает
уважения - и все же нередко приносит людям больше славы, чем истинные
достоинства. {9}
В очень многих случаях поведение людей только потому кажется смешным,
что причины его, вполне разумные и основательные, скрыты от окружающих.
Человеку легче казаться достойным той должности, которой он не
занимает, нежели той, в которой состоит.
Порядочные люди уважают нас за наши достоинства, а толпа - за
благосклонность судьбы.
Свет чаще награждает видимость достоинств, нежели сами достоинства.
Скупость дальше от бережливости, чем даже расточительность.
Как ни обманчива надежда, все же до конца наших дней она ведет нас
легкой стезей.
Хотя мы храним верность своему долгу нередко лишь из лени и трусости,
все лавры за это достаются на долю наших добродетелей.
Нелегко разглядеть, чем вызван честный, искренний, благородный поступок
- порядочностью или дальновидным расчетом.
Добродетели теряются в своекорыстии, как реки в море.
Если внимательно присмотреться к последствиям скуки, то окажется, что
она заставляет отступать от долга чаще, чем даже своекорыстие.
Есть две разновидности любопытства: своекорыстное - внушенное надеждой
приобрести полезные сведения, и самолюбивое - вызванное желанием узнать то,
что неизвестно другим.
Было бы куда полезнее употребить все силы нашего разума на то, чтобы
достойно сносить несчастья, уже случившиеся, нежели на то, чтобы
предугадывать несчастья, которые еще только могут случиться.
Постоянство в любви - это вечное непостоянство, побуждающее нас
увлекаться по очереди всеми качествами любимого человека, отдавая
предпочтение то одному из них, то другому; таким образом, постоянство
оказывается непостоянством, но ограниченным, то есть сосредоточенным на
одном предмете.
Постоянство в любви бывает двух родов: мы постоянны или потому, что все
время находим в любимом человеке новые качества, достойные любви, или же
потому, что считаем постоянство долгом чести.
Постоянство не заслуживает ни похвал, ни порицаний, ибо в нем
проявляется устойчивость вкусов и чувств, не зависящая от нашей воли.
К новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых
или любовь к переменам, сколько недовольство тем, что люди хорошо знакомые
недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди мало знакомые будут
восхищаться больше.
Мы постоянно жалуемся на друзей, чтобы заранее оправдать непостоянство
нашей дружбы.
Наше раскаяние - это обычно не столько сожаление о зле, которое
совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.
Иногда непостоянство происходит от легкомыслия или от незрелости ума,
побуждающих человека соглашаться с любым чужим мнением; но есть другого рода
непостоянство, более простительное, ибо его порождает отвращение к
окружающему.
Пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств;
благоразумие смешивает их, ослабляет их действие и потом умело пользуется
ими как средством против жизненных невзгод.
К чести добродетели следует все же признать, что самые большие
несчастья случаются с людьми не из-за нее, а из-за их собственных
проступков. {10}
Мы признаемся в своих недостатках для того, чтобы этой искренностью
возместить ущерб, который они наносят нам в мнении окружающих.
Зло, как и добро, имеет своих героев.
Мы презираем не тех, у кого есть пороки, а тех, у кого нет никаких
добродетелей.
Видимость добродетели приносит своекорыстию не меньшую пользу, чем
порок.
Здоровье души не менее хрупко, чем здоровье тела, и тот, кто мнит себя
свободным от страстей, так же легко может им поддаться, как человек
цветущего здоровья - заболеть.
С самого рождения каждого человека природа как бы предопределяет меру
его добродетелей и пороков.
Только у великих людей бывают великие пороки.
Можно сказать, что пороки ждут нас на жизненном пути, как хозяева
постоялых дворов, у которых приходится поочередно останавливаться, и я не
думаю, чтобы опыт помог нам их избегнуть, даже если бы нам было дано пройти
этот путь вторично.
Когда пороки покидают нас, мы стараемся уверить себя, что это мы
покинули их.
Болезни души так же возвращаются к нам, как и болезни тела. То, что мы
принимаем за выздоровление, обычно оказывается либо кратковременным
облегчением старого недуга, либо началом нового.
Пороки души похожи на раны тела: как бы старательно их ни лечили, они
все равно оставляют рубцы и в любую минуту могут открыться снова.
Всецело предаться одному пороку нам обычно мешает лишь то, что у нас их
несколько.
Мы легко забываем свои ошибки, когда они известны лишь нам одним.
Есть люди, в дурные дела которых невозможно поверить, пока не убедишься
собственными глазами. Однако нет таких людей, дурным делам которых стоило бы
удивляться после того, как мы в них уже убедились.
Мы порою восхваляем доблести одного человека, чтобы унизить другого:
так, например, люди меньше превозносили бы принца Конде, если бы не хотели
опорочить маршала Тюренна, и наоборот.
Желание прослыть ловким человеком нередко мешает стать ловким в
действительности.
Добродетель не достигала бы таких высот, если бы ей в пути не помогало
тщеславие.
Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается; но
тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается еще
сильнее.
Люди мнимо благородные скрывают свои недостатки и от других и от себя,
а люди истинно благородные прекрасно их сознают и открыто о них заявляют.
Истинно благородные люди никогда ничем не кичатся.
Строгость нрава у женщин - это белила и румяна, которыми они оттеняют
свою красоту.
Целомудрие женщин - это большей частью просто забота о добром имени и
покое.
Кто стремится всегда жить на виду у благородных людей, тот поистине
благородный человек.
Безрассудство сопутствует нам всю жизнь; если кто-нибудь и кажется нам
мудрым, то это значит лишь, что его безрассудства соответствуют его возрасту
и положению.
Есть глупцы, которые сознают свою глупость и ловко ею пользуются.
Кто никогда не совершал безрассудств, тот не так мудр, как ему кажется.
К старости люди становятся безрассуднее - и мудрее.
Иные люди похожи на песенки: они быстро выходят из моды.
Большинство людей судит о ближних по их богатству или светским успехам.
Жажда славы, боязнь позора, погоня за богатством, желание устроить
жизнь удобно и приятно, стремление унизить других - вот что нередко лежит в
основе доблести, столь превозносимой людьми.
Для простого солдата доблесть - это опасное ремесло, за которое он
берется, чтобы снискать себе пропитание.
Высшая доблесть и непреодолимая трусость - это крайности, которые
встречаются очень редко. Между ними на обширном пространстве располагаются
всевозможные оттенки храбрости, такие же разнообразные, как человеческие
лица и характеры. Есть люди, которые смело встречают опасность в начале
сражения, но легко охладевают и падают духом, если оно затягивается; другие
делают то, чего от них требует общественное мнение, и на этом успокаиваются.
Одни не всегда умеют овладеть своим страхом, другие подчас заражаются
страхом окружающих, а третьи идут в бой просто потому, что не смеют
оставаться на своих местах. Иные, привыкнув к мелким опасностям, закаляются
духом для встречи с более значительными. Некоторые храбры со шпагой в руках,
но пугаются мушкетного выстрела; другие же смело стоят под пулями, но боятся
обнаженной шпаги. Все эти различные виды храбрости схожи между собой в том,
что ночью, - когда страх усиливается, а тьма равно скрывает и хорошие, и
дурные поступки, - люди ревнивее оберегают свою жизнь. Но есть у людей еще
один способ оберечь себя - и притом самый распространенный: делать меньше,
чем они сделали бы, если бы знали наперед, что все сойдет благополучно. Из
этого явствует, что страх смерти в какой-то мере ограничивает доблесть.
Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что
люди обычно отваживаются лишь в присутствии многих свидетелей.
Бесстрашие - это необычайная сила души, возносящая ее над
замешательством, тревогой и смятением, порождаемыми встречей с серьезной
опасностью. Эта сила поддерживает в героях спокойствие и помогает им
сохранять ясность ума в самых неожиданных и ужасных обстоятельствах.
Лицемерие - это дань уважения, которую порок платит добродетели.
На войне большинство людей рискует жизнью ровно настолько, насколько
это необходимо, чтобы не запятнать своей чести; но лишь немногие готовы
всегда рисковать так, как этого требует цель, ради которой они идут на риск.
Тщеславие, стыд, а главное, темперамент - вот что обычно лежит в основе
мужской доблести и женской добродетели.
Все хотят снискать славу, но никто не хочет лишиться жизни; поэтому
храбрецы проявляют не меньше находчивости и ума, чтобы избежать смерти, чем
крючкотворцы - чтобы приумножить состояние.
Почти всегда по отроческим склонностям человека уже ясно, в чем его
слабость и что приведет к падению его тело и душу.
Благодарность подобна честности купца: она поддерживает коммерцию.
Часто мы оплачиваем ее счета не потому, что стремимся поступать справедливо,
а для того, чтобы впредь люди охотнее давали нам взаймы.
Не всякий, кто платит долги благодарности, имеет право считать себя на
этом основании благодарным человеком.
Ошибки людей в их расчетах на благодарность за оказанные ими услуги
происходят оттого, что гордость дающего и гордость принимающего не могут
сговориться о цене благодеяния.
Чрезмерная поспешность в расплате за оказанную услугу есть своего рода
неблагодарность.
Счастливые люди неисправимы: судьба не наказывает их за грехи, и
поэтому они считают себя безгрешными.
Гордость не хочет быть в долгу, а самолюбие не желает расплачиваться.
Если кто-нибудь сделает нам добро, мы обязаны терпеливо сносить и
причиняемое этим человеком зло.
Пример заразителен, поэтому все благодетели рода человеческого и все
злодеи находят подражателей. Добрым делам мы подражаем из чувства
соревнования, дурным же - из врожденной злобности, которую стыд сдерживал, а
пример выпустил на волю.
Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.
Чем бы мы ни объясняли наши огорчения, чаще всего в их основе лежит
обманутое своекорыстие или уязвленное тщеславие.