В троллейбусе ехал пацан-цыганенок лет десяти. С приятелем. Грязные, сопливые, толкают друг друга в бока и падают на пол, кондуктора за сумку тягают. Женщина их пытается спровадить вон, а они только наглеют да пуще над ней издеваются.
Впереди мужичок сидел. Решил за кондукторшу заступиться.
- А ну брысь отсюда, цыгатня! - кричит им.
Мальчишки тут же огрызаться в ответ. Да так, как у их брата принято - будто не дети, а взрослые наркобароны с золотой нечищенной челюстью.
- Вот я щас вас за ухо к отцам-то и отведу. Пусть выпорит как козу.
Старший пацаненок испугался, но виду не показывает. А мужик продолжает его стыдить.
- Вот ты кричишь громко. А песни петь также громко небось слабо.
- А вот и нет. Могу и петь громко.
- Вот и спой, - кивает дядька. А сам кондуктору подмигивает. Дескать, и не таких воспитывал.
И мальчик начинает во всю глотку, прямо над моим ухом, петь про какие-то жгучие очи, яркие искры и ёканье в сердце. Да еще так старательно: стоит навытяжку, в руках шапчонку теребит.
Спел он куплетик, народ похлопал, заулыбался.
И уже к его остановке троллейбус подкатывает.
- Вот видишь как теперь люди на тебя смотрят. По-другому совсем, - говорит дядька-воспитатель. - Теперь не буду просить отца, чтобы порол тебя. Скажу, что выйдет из тебя толк.
Денег он мальчишке не дал. Да только видеть надо было, как сияло лицо цыганенка.
А голос и правда сильный да мелодичный. Не чета фабрикантам, какую партию ни возьми.