Настроение сейчас - рабочее

Вот что написано на мраморных досках по поводу смерти одной достойной матроны ее мужем. Всем бы такие развернутые эпитафии, по кладбищу стало бы ходить еще интереснее))))

… супруги…

I (1)… чистотою нравов…

(2)… ты оставалась добропорядочной…

(3—6)2 [Незадолго до] нашей свадьбы ты [неожиданно] лишилась родителей, живших [в сельском] уединении и [убитых] вместе. Главным образом [благодаря тебе] — после моего [отъезда] в Македонию и [отъезда Гая Клувия], мужа твоей сестры, в провинцию Африку — смерть ваших родителей [не осталась неотомщенной].

(7—9) Ты с такой великой настойчивостью, предъявляя требования и преследуя в суде3, исполнила свой дочерний долг, что даже мы с Клувием, будь мы на месте, [не добились бы] большего. Но заслуга эта у тебя общая с достойнейшей женщиной, [твоей сестрой].

(10—12) Будучи занята всем этим, ты, как только [добилась] казни виновных, незамедлительно [переселилась], оберегая [свое целомудрие], в дом моей матери, где и ожидала моего возвращения.

(13—17) После этого вам пришлось столкнуться с попыткой [объявить] завещание твоего [отца], в котором он назначил своими наследниками нас обоих, утратившим силу4, так как он вступил в брак со своей женой [с. 220] посредством коемпции5. Таким образом, ты, вместо со всем отцовским [имуществом], должна была бы поступить под опеку лиц, затеявших эти происки. Твоя сестра должна была бы потерять [все], так как она сочеталась с Клувием и перешла под его власть6. С какой твердостью ты приняла все это, с каким присутствием духа ты дала отпор этим людям, я, хотя и отсутствовал, знаю во всех подробностях.

(18—24) Опираясь на свою правоту, ты отстояла наше общее дело. Завещание — говорила ты — силы своей не утратило, и ты предпочитаешь, чтобы [мы оба] сохраняли наследственное имущество, а не чтобы ты владела им одна — таково твое твердое намерение отстаивать распоряжения отца; если ты не достигнешь этой цели, утверждала ты, то разделишь имущество [с сестрой]; и ты не пойдешь под законную опеку, потому что отдать тебя под нее [закон не дает права] и потому что невозможно доказать наличие родовых и семейных связей, которые могли бы [заставить] тебя так поступить7; ибо даже если бы завещание твоего отца утратило силу, то у тех, у кого было упомянутое намерение, права [такого нет], ибо они не принадлежат к одному и тому же роду с тобой.

(25—26) Они отступили перед твоей стойкостью и дела этого больше не возбуждали. Благодаря такому твоему [уважению к памяти отца], преданности сестре, верности нашим интересам ты одна довела до конца взятую на себя защиту.

(27—29) Редки столь продолжительные супружества, прерванные смертью, а не разводом. [Ведь на нашу долю выпало] прожить в полном согласии сорок один год. О, если бы по прошествии стольких лет супружество наше пришло [к концу] из-за моей смерти, потому что более справедливо было бы склониться перед велением рока мне, старшему!

(30—36) Зачем [мне упоминать] о твоих достоинствах как хозяйки дома: о целомудрии, добродетели, благожелательности, простоте в обращении, [старательности] в прядении и ткачестве, [набожности], свободной от суеверий, скромности в уборе, умеренном образе жизни? [Зачем мне говорить о твоей] любви к родным, о преданности семье; ведь ты чтила мою мать, так же как своих родителей, и старалась создать для нее [такой же покой, как и для них]; зачем говорить о неисчислимых других твоих достоинствах, общих у тебя [со всеми] матронами, заботящимися о своем добром имени? Были у тебя достоинства особые, признания их за тобой я требую — [немногим] довелось встретить подобные; ведь это достоинства, позволяющие претерпевать испытания и совершать поступки, о редкости которых позаботилась [человеческая] судьба.

(37—41) Все твое имущество, полученное от родителей, мы обоюдными стараниями сохранили в целости, причем ты не заботилась о [с. 221] приобретениях, всецело предоставив это мне. Обязанности свои мы разделили так: на мне лежала опека над твоим достоянием, на тебе — охрана моего. Здесь я [о многом] умолчу, дабы не приписать себе участия в заслугах, принадлежащих лично тебе. Достаточно и того, что я рассказал о твоих чувствах.

(42—51) Щедрость твоя проявлялась как в отношениях с многочисленными близкими, так и особенно — в твоей преданности родным. [Можно] назвать [также и других женщин с заслугами, подобными твоим], но, разумеется, одна только женщина вполне походила на тебя […] — твоя сестра. Ибо вы воспитали у нас, у себя в доме, своих родственниц, [достойных такого попечения]. А дабы они смогли занять [положение, достойное вашей семьи], вы их снабдили приданым. Это приданое, [назначенное им вами по обоюдному] решению, я и Гай Клувий взяли на себя и, одобряя вашу [щедрость], мы — дабы не страдало ваше имущество — предоставили для этого свое достояние и дали в приданое [свои поместья]8. Не ради похвальбы [рассказал я об этом, но дабы всем было известно, что мы признали] честью для себя [выполнить за] свой счет ваши решения, задуманные с благочестивой щедростью.

(52) [О многих других твоих благодеяниях] я умалчиваю.

(большая лакуна)

II (2a—5a) Во время моего бегства9 ты оказала мне [величайшую помощь], пожертвовав своими драгоценностями. [Сняв с себя] все золотые вещи и жемчуга [для того, чтобы я смог увезти их] с собою, ты отдала все это мне, а затем, [хитро обманув] бдительность противников, скрашивала мне жизнь в изгнании услугами рабов, присылкой денег и продовольствия.

(6a—8a) [Сохранив жизнь отсутство]вавшему, — к таким усилиям тебя побуждала твоя доблесть, — [твоя преданность] ограждала меня благодаря милосердию тех людей, против которых ты и прибегала к своим хитростям10. Слова твои, [однако, всегда] свидетельствовали о твердости твоего духа.

(9a—11a) [Однажды] во время гражданской войны, когда [толпа], состоявшая из людей, набранных Милоном, дом которого [я приобрел] на торгах, [когда он] находился в изгнании, намеревалась ворваться в наш дом [и разграбить его, ты успешно отбросила ее и защи]тила наш дом.

(утрачено около 12 строк)

(1—3) Ведь тебе я обязан не менее, чем самому Цезарю, тем, что он меня возвратил отечеству; ибо, если бы ты не сберегла того, кого он смог бы спасти, охраняя мое благополучие, то даже он понапрасну обещал бы тебе свою помощь. Таким образом, своей жизнью я обязан твоей преданности не менее, чем Цезарю.

(4—10) Говорить ли мне теперь о наших сокровенных замыслах и намерениях? Упоминать ли мне о том, как я, встревоженный неожиданным известием о существовавших и угрожавших мне опасностях, благодаря [с. 222] твоим советам спасся11? О том, как ты не позволила мне рисковать вслепую, а когда я стал обдумывать более осторожные действия, позаботилась о надежном убежище для меня, избрав своими единомышленниками в деле моего спасения сестру и ее мужа, Гая Клувия, причем всех вас объединяла общая опасность? Если бы я попытался коснуться всего этого, то не закончил бы речи. И мне, и тебе довольно того, что, скрываясь, я уцелел.

(11—17) Однако — должен признаться — горчайшее в моей жизни событие произошло из-за тебя уже тогда, когда я, по милостивому решению Цезаря Августа, находившегося в то время в отсутствии, [снова стал] гражданином, [полезным] отечеству. [Когда ты] обратилась по делу о моем восстановлении в правах к его коллеге Марку Лепиду, находившемуся в Риме, и, распростершись на земле, лежала у него в ногах, то тебя не только не подняли, но, [словно рабыню], волокли и толкали, ты же, вся в синяках, с великой [твердостью духа напомин]ала ему об эдикте Цезаря и говорила о своей благодарности за мое восстановление в правах. И [выслушав] оскорбления и получив жестокие раны, ты [открыто показывала их], дабы стал известен виновник моих злоключений. Он [вскоре за это] поплатился.

(19—21) Что могло бы быть более действенным, чем такая твоя доблесть, когда ты предоставила Цезарю [случай] явить свое милосердие и не только охранила мою жизнь, но и заклеймила наглую жестокость [своим редкостным] долготерпением?

(22—24) Но к чему продолжать? Я сокращу свою речь, которую должно и можно закончить, [дабы беглым перечислением] величайших деяний не умалить их достоинства, раз уже я, в [доказательство] твоих заслуг, могу всем наглядно показать, что ты мне [спасла жизнь].

(25—30) После того как во всех странах наступил мир и государственный строй был восстановлен, времена спокойствия [и счастья] начались [и для нас]. Мы захотели иметь детей, в которых [жребий] нам долго отказывал. Если бы судьба согласилась на это, подчинившись заведенному порядку, [то чего] недоставало бы [нам обоим]? Но она, идя другим путем, положила конец надежде. О том, над чем ты [из-за этого] размышляла и что пыталась предпринять, и что, быть может, для каких-то других женщин оказалось бы [достопримечательным и изумите]льным, а для тебя, при сравнении с [остальными твоими] достоинствами, менее всего удивительно, — [об этом я умалчиваю].

(31—39) Не веря в свою плодовитость и огорчаясь тем, что я, не сделавшись отцом, утрачу надежду иметь детей, оставаясь [в супружестве] с тобою, и по этой причине буду [несчастен], ты заговорила [о разводе]: ты была готова [передать] опустевший дом другой женщине, но плодовитой; [у тебя не было иного] намерения, как только, ввиду всем известного согласия между нами, самой поискать для меня достойную пару и устроить супружество. Ты утверждала, что дети, которые появятся на свет, будут для нас [общими] и что ты станешь считать их своими, что ты не намерена производить раздел нашего имущества, [до того] бывшего общим; оно останется в [моем распоряжении] и, если я пожелаю, под твоим управлением; у тебя не будет ничего отделенного, ничего [своего собственного], ты и долее будешь по отношению ко мне [выполнять] обязанности и долг сестры и тещи.

(40—43) Должен сознаться, что я был взволнован настолько, что едва не лишился рассудка, и твое поведение так [ужаснуло] меня, что я с трудом пришел в себя. Предлагать развод между нами [еще до того, как] совершится закон рока; быть в состоянии придумать нечто такое, чтобы ты, [с. 223] [живая, перестала] быть мне женой, после того как ты, когда я был, можно сказать, изгнан из жизни, оставалась мне безупречно верна!

(44—47) Могли ли желание или необходимость иметь детей быть у меня столь сильными, [чтобы я по этой причине] изменил своей верности, променял бы верное на сомнительное? Но к чему продолжать? [Ты осталась] со мной; да ведь я и не смог бы уступить твоим настояниям, не покрыв себя позором и не принеся несчастья нам обоим.

(48—50) Но что делает тебя достойной памяти в большей мере, нежели то, что ты, окружая меня заботами, [прилагала старания] к тому, чтобы я — раз я иметь детей от тебя не мог — их все-таки [имел] благодаря тебе; нежели то, что ты, не веря в свою способность родить, подготовляла другое — плодовитое — супружество?

(51—53) О если бы, в пределах, какие допускал наш возраст, супружество наше [могло продолжаться, пока] не умер бы я, старший годами, что было бы справедливее, и ты не отдала бы мне последнего долга, [после того как я] избавился бы от своей бездетности, и приемная дочь заменила бы тебе меня после моей смерти12.

(54—55) По воле рока ты опередила меня. Ты оставила меня в горе и тоске по тебе, покинула мужа бездетным [и одиноким]. Я же в чувствах своих склонюсь перед твоим решением и [совершу адопцию той, которую ты выбрала].

(56—57) Но вместо перечисления всех твоих замыслов и советов перейду к восхвалению, которое [докажет, как] мне недостает всего того, что я [предал] бессмертию, чтобы увековечить твою память.

(58—62). Плоды твоей жизни остаются со мной. Укрепившись [духом] благодаря твоей доброй славе, я, наученный твоими делами, не склонюсь перед судьбой, которая не все отняла у меня, раз она позволила моей хвалебной речи превозносить твою память. Но спокойствие своего существования я утратил [вместе с тобою] и, [думая о том,] как ты разведывала и отражала грозившие мне опасности, я чувствую себя сломленным утратой и не в силах держаться, как обещал.

(63—66). Естественная скорбь отнимает у меня силы при всей моей стойкости. Я удручен горем и не могу прийти в себя от [охвативших меня тоски и печали]. Перебирая в памяти свои прежние злоключения и думая о предстоящих мне трудностях, [я прихожу в отчаяние]. Утратив столь великий оплот, я, думая о твоих заслугах, нахожу, что я был спасен не [столько для того, чтобы стойко] переносить свое горе, сколько для того, чтобы тосковать и плакать.

(67—68) Закончу свою речь словами: ты заслужила все, но все [воздать] тебе мне не довелось. Твоя последняя воля была для меня законом, и сверх того, все, что будет в моей власти, я воздам тебе.

(69) Да позволят тебе твои боги-маны пребывать в покое, да оберегают они его!

Взято отсюда:
http://ancientrome.ru/publik/gorenstein/goren03.htm