Как бы там ни было, сейчас, по прошествии времени, Аслан в целом испытывал удовлетворение от результатов. В целом. Но иногда он задавался вопросом: что, собственно, делает Эрик, как он проводит своё время?
Аслан знал, что оперные представления Эрик больше не посещает. Ложа номер пять ныне в полном распоряжении администрации. Эрик, казалось, утратил всякий интерес к общению с господами Ришаром и Моншарменом - директорами Гранд Опера, отныне не получавших таинственных писем, написанных красными чернилами. Никто не шантажировал господ директоров разными угрозами, не диктовал им, каким певицам поручать сольные партии, не вмешивался в решение кадровых вопросов и не советовал, как управлять во вверенном их заботам театре. И денег не требовал, что особенно радовало господ директоров.
Эрик вообще очень редко выбирался на поверхность, по крайней мере, служащие Оперы теперь ничего не рассказывали о своих встречах со зловещим Призраком, хотя эта тема ещё некоторое время волновала воображение. Особенно долго не могли успокоиться «массовочные» девицы – хористки и балерины третьей линии кордебалета, танцевавшие, как это называлось на театральном жаргоне, «у фонтана». То есть у самого задника декораций.
Но нигде так быстро не забываются вчерашние сенсации, как в Париже. А Опера всегда могла служить примером переменчивости интересов общественного мнения. Так же быстро, как забываются вчерашние кумиры, забываются и вчерашние загадочные преступления, и на смену им приходят новые, ещё более интригующие. Именно потому, что они помечены сегодняшним днём.
Так был забыт и Призрак Оперы. Видимо, навсегда, думал Аслан, если только какой-нибудь досужий журналист в поисках острого сюжета в период летнего межсезонья и отсутствия новостей не попробует вернуться к этому забытому делу, вытащив его на свет и хорошенько стряхнув с него пыль. Может быть, даже постаравшись добавить к нему придуманные им самим подробности и украсив повествование блёстками своей фантазии, чтобы придать остроты и правдоподобия довольно скудному на детали сюжету.
Но вряд ли этот сюжет кого-нибудь заинтересует… он изжил себя, вот сейчас свежей сенсацией, волнующей парижан, стал так называемый Парижский Вампир, его тема вовсю муссируется газетными писаками, а пройдет время – и о нём позабудут суетные люди, объявится какой-нибудь «Потрошитель Из Предместий», или «Оборотень Пале-Рояля»…
Конечно, лучше было бы, если бы Эрик перебрался куда-нибудь в другое место. Но в его теперешнем состоянии, которое дарога не мог охарактеризовать иначе, чем безразлично отстраненное, подобного ожидать не приходилось.
Что ж, в таком состоянии Эрик, по крайней мере, наименее опасен. А пока он живёт на прежнем месте, Аслану легче будет за ним присматривать. Время от времени посещая Оперу, поговорив с тем или другим её… кхм… служащим.
У бывшего начальника тайной полиции Мазандерана, или «дароги», как его должность именовалась в Персии, помимо так и не пропавшей, вполне объяснимой профессиональной склонности к подобного рода времяпрепровождению, имелся ещё и чисто личный интерес.
Почтенному Аслан-беку очень нравился балет.
Ну и балерины, конечно.
ГЛАВА 2.

- Правда, Сесиль? Откуда ты об этом знаешь? - девушка, задавшая этот вопрос, внимательно смотрела на свою собеседницу. – Кто тебе сказал?
- Реми, - кокетливо ответила Сесиль, - ты же знаешь, он всё мне рассказывает, если я его хорошенько попрошу. А он осведомлён о том, что происходит в Опере, лучше всех. Во всяком случае, лучше, чем мсье Моншармен, - и говорившая весело подмигнула.
- Секретарю и полагается знать всё обо всех и обо всём – должность такая. Это доставляет ему удовольствие. Особенно он, правда, любит навещать больных артистов. Вернее, артисток… И вообще, сплетник он, твой Реми! Не стоит верить всему, что он рассказывает, Сесиль.
Изящный носик мадемуазель Жамм сморщился.
- Он настолько же мой, насколько и твой, Камилла, - проговорила она, изображая гримаску безразличия. Но её голубенькие глазки-незабудки искрились самодовольным лукавством. – И вообще! Я же не попрекаю тебя твоими поклонниками. Вот сегодня я видела в театре мсье Перса, например… А правду говорят, что у него дурной глаз?
Камилла досадливо пожала плечами. Она терпеть не могла, когда говорили глупости: пустенькая болтовня её товарок по балетной школе раздражала её; теперь, когда она стала корифейкой, ей так же, как в школьном рекреационном зале, зачастую нелегко было поддерживать разговор с другими балеринами в театре. Но за тот, без малого, год, что она из выпускницы балетной школы Национальной Академии Музыки стала полноправным, хотя пока и не очень заметным членом труппы Гранд Опера, Камилла вполне усвоила приёмы разговоров и с прима-балеринами, вроде Ла Сорелли, и с кордебалетчицами.
Первых надо было молча выслушивать, кивать и изображать на лице восхищение. Причём, очень стараться было не обязательно – сходила даже небрежная лесть.
С остальными достаточно было делать большие глаза, слушая постоянные излияния по поводу многочисленных любовных романов, и в соответствующих местах произносить что-нибудь типа: «Ну, нет, вы только подумайте!», или «А он что?.. А ты ему что?…». Таким образом, Камилле удавалось поддерживать неплохие отношения с коллективом, не слишком глубоко вникая во внутренние дрязги и интриги. Этим ей некогда было заниматься.
Камилла Фонтейн пришла в Гранд Опера с твердым намерением превзойти славу Марии Тальони. Или, на худой конец, Фанни Эльслер. Над её зеркалом в артистической уборной, которую Камилла делила с Сесиль Жамм и Мэг Жири (пока! только пока! это дело времени!), гравированные портреты этих великих танцовщиц соседствовали с портретами Луи-Антуана Дюпора, Огюста Вестриса в роли Азаэля и, также, совершенно неожиданно, Теофиля Готье.
- Боже, Сесиль, какая ерунда! Как можно верить в такие глупости!
- Не такие уж глупости, Мили… Ты же сама носишь свой счастливый талисман, я же знаю, что ты его никогда не снимаешь. И я прекрасно помню, как ты интересовалась… ну тогда… ну ты понимаешь, - Сесиль понизила голос до зловещего шепота, - когда Кристина Дааэ исчезла… ты тогда её всё расспрашивала…
Тут мадмуазель Жамм оглянулась по сторонам и продолжала ещё тише:
- …о Призраке!
- Говори громко, Сесиль! Если не стесняешься говорить чепуху, то не стесняйся делать это во всеуслышанье, - резко оборвала подругу Камилла, - я думала, мы все переросли эти детские фантазии. В конце концов, это всё было что-то вроде игры, которую все охотно поддерживали. Игра в Призрака Оперы… Девчонки всегда любят повизжать и поужасаться, только повод дай… Нет никаких призраков! И не было…
- Ой, потише, пожалуйста… - пугливо озираясь, ныла Сесиль, - Кристина ведь и правда пропала…
- Да я уверена, она просто сбежала со своим поклонником, виконтом де Шаньи. Или графом?.. Вы все, пустоголовые девчонки, только об этом и мечтаете, будто ничего важнее в жизни нет, - окончательно раздражившись, выпалила Камилла. – Курицы!.. Бестолковые курицы!
Мадмуазель Жамм обиделась. Поскольку она знала, что сердиться ей к лицу, то, сверкнув своими прелестными глазками, а потом прищурив их, она перешла в наступление.
- Ах, так! Конечно, ты одна у нас умница! А, между прочим, я распрекрасно тебя видела, как ты следила за Кристиной, даже в подвал этот жуткий ты лазила, я-то знаю! – она ехидно наклонила голову набок, готовясь сказать нечто, долженствующее совершенно уничтожить обидчицу, не забыв при этом бросить взгляд на своё отражение в зеркале. – Ты ей завидовала, что не на тебя Призрак внимание обратил, что, съела?
- Дура!
- Сама дура! Ты и сейчас туда свой нос суёшь, Реми мне сказал: тебя видели на нижнем уровне, где-то недалеко от подземного озера. Ты же не только умней всех, ты же самая храбрая, да?.. – Сесиль прытко увернулась от рук Камиллы, попытавшейся дернуть её за волосы. – Лучше своего толстого обожателя расспроси, он тебе всё про Призрака расскажет. Реми говорил, он его лучший друг был…
И Сесиль рванула дверь гримерной, намереваясь выскочить из комнаты. В это же мгновение дверь распахнулась, чуть не стукнув Сесиль по лбу, и в гримерную влетела Мэг Жири. Её живые, черные, как терновые ягоды, глаза весело блестели, смуглые щеки раскраснелись. Мэг вообще отличалась живостью натуры, рассмешить её ничего не стоило. Вот и сейчас она давилась от смеха.
- Представляете, Габриель, хормейстер, налетел на меня в коридоре, и у него… - она затряслась от смеха, не в силах продолжать, - и он… он…
Мэг упала на стул, продолжая хохотать. Когда она смеялась, её ничуть не расхолаживали серьезные и даже мрачные лица окружающих.
- Ну ладно, я пойду, это надолго, - сказала Камилла, поднимаясь.
Она гордо прошествовала к двери и вышла. Закрывая дверь, она услышала, как Мэг, перестав смеяться, спросила с недоумением:
- Что это с ней?
[699x454]