Радость «провинциального» концерта всегда особенная, безграничная, потому что ты явственно ощущаешь, как музыканты специально ехали или летели на твою малую родину с балалайками и барабанами наперевес. В Петербурге мне не доводилось это испытать; нет ощущения торжественности и важности момента, потому что музыканты на свои концерты далеко не ездят.
Я ожидала, что пятничный концерт начнется так: на сцену в тишине зала выйдет Саша Васильев и скажет: «мы пришли сюда пешком!», и в эту секунду под овации публики заиграет «привет! мы будем счастливы теперь и навсегда...». Он вполне мог так сказать с его умом и чувством юмора, но этого не произошло: Саша Васильев всегда мало говорит и много поет.

Но пришло то самое чувство. Когда понимаешь, что произошло нечто важное, тебе позволили заглянуть за недоступную иным ширму и увидеть что-то, заставившее тебя изумиться, открыть глаза пошире от восторженного ужаса. Это что-то личное, очень интимное, трогательное. Об этом нужно отчаянно молчать, хранить в секрете как сокровенное подальше от посторонних глаз и отсиживаться в одиночестве, не желая участвовать во всеобщем веселье, списывая все на недосып и усталость.
Это неизменно что-то прекрасное и ужасное одновременно: чувство, опустошающее тебя, нарушающее внутреннюю гравитацию, приравнивающее к невесомости и приближающее к космосу, но наполняющее изнутри молчаливым легким светом и доводящее до «третьего состояния». Диссонанс печального тела и радующейся души.

Я хочу молчать именно об этом.














[604x604]