Я размазываю себя по стенкам, как пластилин. От меня остается жирный след на гладкой поверхности масляной краски. Это стена больницы. Непонятно, кто тут больной. Где-то в чреве этого здания забита и погашена жизнь. Она напугана, она раздавлена. А я тут, дожидаюсь, когда можно будет уйти. Так нечестно с моей стороны, но я хочу поскорее выбежать на волю. Чай? Какой еще чай, ах с вишнёвым вареньем! Спасибо, мне бы мышьяка.
Почему у тебя нет парня?
Мне двадцать три года, все подруги вышли замуж и нарожали детей. Они заперли себя в тюрьмы. Трёхкомнатные тюрьмы с балконами, телефонами, раздельными санузлами у счетами за свет и воду.
Мне нравится в ней перспектива уехать в Сибирь… - поёт динамик.
Некуда ехать. Мы уже в Сибири. В этой ублюдской Сибири.
Ваши странные «заправь кровать» - какую кровать, мама, я сплю на полу!
Не могу выносить мелочных вещей и кошачьего корма под босыми ногами. «Почему ты не помыла посуду?!»
Я уже враг отечества, потому что не помыла посуду. Это для них главное. Двадцать пять лет тюрьмы из непомытой посуды и кошачьего корма под ногами. Дерьмо сочится сквозь стены, капает с люстр – в каждой квартире одно и тоже. Везде обои, кафель на кухне, линолеум на полу, пенопласт на потолке. Вы все исходите дерьмом, вы скисли, еще даже не родившись. Вам очень трудно переварить в себе время. Вы родились в советском союзе, а приходится жить в нашем капиталистическом обществе. Вы ненавидите теракты и хачиков, вы учитесь любить президента и нелюбить войну. Вам вообще ничего не надо по большому счету, и это правильно – хватит революций на нашу голову.
А нам, вашим ублюдским детям, нужно менять общество. Обязательно нужно шокировать общественность. Но мы ненавидим её, когда приходится отвечать за свои поступки, за непомытую посуду.
Мы просимся выпустить нас на волю, но мы уже давно там. Мы слишком свыободны. Мы слишком далеко зашли.