Бывший гений
Вся беда от лишних мозгов. Так утверждает Стас. Нельзя быть умным и счастливым одновременно. Слишком много проблем ты знаешь, которые невозможно решить. Тебя мучает тот факт, что не узнаешь всех тайн мироздания…
Утром мы делаем зарядку во дворе. Не для того, чтобы соблюдать фигуры, а чтобы размяться и не впадать в депрессии. Набожная тётка уже окрестила эту зарядку трудовой терапией.
Потом мы разбегаемся по своим делам – кто дежурит на кухне, кто убирается в доме. Потом завтракаем, потом, когда взбредет в голову Стасу, мы садимся в круг, выслушивая очередную лебединую песню. Сегодня Стас возбужден, мы с ним и Олей дежурили на кухне, и я бросила мечтательно, как же это здорово, иметь мозги. Это была такая шутка. Но он вдруг бросил лопатку со всей дури так, что та громко зазвенела по краям сковородки. Он ни слова не сказал. Даже глазом не повел, а внутри-то всё, видать, кипело. И во время завтрака прорвало.

Что за ересь! – Восклицает Даша. - Не в этом проблема. Проблема ведь не в лишних мозгах и даже не в лишних знаниях. Никогда не понимала людей, которые жалели время, потраченное на учебу «лишних» предметов. Они считали, что не за чем на химфаке преподавать экономику, а на экономе слишком много математических предметов.
Я как-то сходила, еще учась в школе, со студентами матфака на спецкурс по психологии. Преподаватель много раз повторял «я не знаю, как оно может быть связанно», на что студенты качали головами, закатывали глаза и по очереди объясняли неродивому преподавателю логическую связь. Логику на математическом факультете воспитывают хорошо.
Проблема в непонимании. Если тебя меньшинство – ты можешь быть либо лидером, либо изгоем. Самый незначительный момент жизни в детстве, например, случайное слово, может сделать тебя изгоем, потому что детям нужен изгой, и они готовы прицепиться за любой фактор, приклеить лейбл к любому человеку.
В раннем возрасте ребенок еще не умеет защищаться, это не его вина, что он не смог отстоять свое право на индивидуальность. Его уже может никто не научить защищаться. Ничего не остается делать, как развивать свои способности, которые могут оценить – а это знания, получаемые в школах, потому что учителя уж точно оценят, а они намного авторитетнее. Тогда и понимаешь, что все, кто дают определения разных форм неприятия преподавателей, все они просто глупые неспособные чему-то выучиться детишки. Зато когда заканчивается школа, все предубеждения и лейблы посылаются к черту.
Человек перебирается в компанию «своих». А вот тут и начинается социализация. И, может быть так получиться, что вся энергия тратится на учения общаться, как когда-то на раннем этапе развития она тратилась либо на развитие речи, либо на учение самостоятельно ходить на ногах.

Вот и с нами в доме поселилась такая девочка. Даша. Ей восемнадцать. Все учителя прочили ей головокружительную карьеру. Её учитель математики не сомневался, что она станет великим математиком, учитель географии приглашал поступать на картографический факультет, химичка оставляла после уроков работать с реактивами факультативно, а учитель русского языка и литературы вызывал в школу родителей, чтобы рассказать, что их девочка – гений и она обязательно станет знаменитой писательницей или сценаристом, только сейчас она должна писать сочинения по заданной теме и читать наизусть заданные на дом стихи Пушкина, а не поливать его презрением и читать есенинские матершинные.
Она поступила в художественную академию.
Никто и не знал, что четыре года вместо шести она училась в художественной школе.
Никто и не знал, что практически ежегодно она получала гранты с выставок своих работ. Никто не знал из школы, что в шестнадцать лет у нее была персональная выставка работ в одной частной галерее.
Никто не мог понять, чем эта маленькая Даша смогла завоевать сердца и кошельки обывателей.
Она привыкла к успеху. Она никогда не была отличницей. Это странно. Никто не мог понять, почему со своим строптивым нравом и жаждой справедливости она плавала между тройками и двойками, а на олимпиады по всем точным наукам, на конкурсы сочинений и в театральные постановки посылают именно её.
Кроме всего прочего, у Даши был настоящий талант. Она ходила в городские театры, и иногда презрительно хмыкала на игру известных актеров. Ей хватало наглости зайти в гримерку и возмутиться плохой игрой артиста: «Да как вы не понимаете, что там совсем по-другому играть надо!?» И обязательно показывала, как лучше.
Все школьные праздники не обходились без школьного театра, где Даша играла не главные, но самые красочные и запоминающиеся роли. На главные роли ставили популярных девочек и мальчиков, бездарных и тупых. Может, она и хотела сыграть Катерину в «Грозе», Марью в «Лесу», может, и хотела играть в паре с красивыми мальчиками, но её не принимали ни в какие компании. Дурной слух ходил по школе. А она уже и не помнила, в честь чего всё началось. Она не помнила, как в первом классе девочки обсуждали латиноамериканские сериалы. Они тогда спросили у Даши, какой сериал ей больше нравится «Цветок страсти» или «Морена-Клара», на что маленькая Дашка усмехнулась, ей захотелось сказать что-нибудь оригинальное, но словарный запас был мизерным, да и язык подвел: «Я в это время совсем не смотрю телек, я бесюсь»
Что значило это «бесюсь» Дашка и сама не знала, но прозвище Психушка осталось за ней на долгих десять лет.
Это сейчас она смотрит на своих до сих пор не повзрослевших одноклассников с презрением, тогда она очень страдала. Никто не знает, как ей хотелось вклиниться в компанию, как хотелось потрепаться с девчонками о тряпках и косметики, как хотелось позаигрывать с мальчиками, как ей хотелось встречаться с красивым парнем, чтобы на переменах он брал её за руку и защищал от плохих мальчиков.
Никому она не была нужна. Только на летних каникулах мальчик Паша дружил с ней безо всяких проблем. Они могли кататься на велосипедах, или запускать китайские фонарики, или ловить водяных крыс, которых они называли почему-то ондатрами, в болоте на окраине района. Но как только начиналось первое сентября, он её совсем переставал замечать.
Классе в восьмом Даше это надоело. И первого сентября, после праздничной линейки, на которой Паша опрометчиво бросил в беседе с одноклассником «а, эта дура Психушка…», Даша дождалась его в подъезде, крепко сжимая в руках бейсбольную биту.
Паша исчез на две недели. Потом появился опять в школе, и ему всё же хватило ума не называть её имя, когда следователь спрашивал о нападавшем. Его молчание было связано только с тем фактором, что Паше было стыдно, что избила его одна хрупкая девушка.

А вот когда Даша поступила в академию, то подружилась с очень милыми и симпатичными людьми. Все они прекрасно приняли Дашу в свой коллектив. Все они уважали учителей. И все они не имели ни малейшего желания похоронить Дашу под лейблом изгоя. У Даши появился поклонник, да не один. Она сделала креативную, принятую в компании, стрижку, выработала свою концепцию взглядов на окружающий мир и искусство, основывающуюся, в большинстве случаев, на отрицании старых порядков школьно-гоповской жизни, и проколола язык. Друзья познакомили её с удивительным миром кино и музыки, именно с той подводной частью айсберга, которая и есть лучшей, потому что не опошлена кассовыми сборами и всенародным сканированием. Другое кино и новые жанры в музыке, сопровождающиеся вечеринками, алкоголем и коноплёй. Всё это не могло не отодвинуть учебу на второе, третье, да вообще десятое место.
Её работы уже не дышали её душой, она ленилась что-то писать, ничего не сдавалось к сроку. Она еле подтянулась к зимней сессии – помогли друзья. Но следующий семестр оказался еще хуже. Обретя друзей и насыщенную жизнь, Даша потеряла время на осмысление и настоящее творчество. Ей просто не хватало времени на углубление в предметы. Но она думала, что всё намного хуже. Она считала, что деградировала, что потеряла талант и умственные способности.
Она настолько привыкла к шумным тусовкам и к лени, что не могла заставить себя выкарабкаться из создавшегося положения. В мае сего года она забрала документы из академии.

Месяц Даша пролежала на кровати и ничего не хотела, кроме алкоголя. Никакие события не могли заставить её подняться. Родители уже было отчаялись, но на тридцать первый день, как ни в чем не бывало, их дочь встала с кровати не как обычно, в уборную. Похудевшая на шесть килограммов она достала из шкафа свою самую яркую одежду и ушла на улицу, где светило яркое солнце, чтобы купить шоколадку и бананы – самые известные ей антидепрессанты. Весь месяц друзья из академии не вспоминали о Даше, они её бросили, но Даша всё равно никого не хотела видеть. Для неё они в одночасье превратились в людей, убивающих её способности, и предателей.
Только когда встретилась с ними вновь, они верещали «Как мы рады тебя видеть! Где ты была?»
Даша поняла, что заурядностью, хоть и принятую в компанию людей, она быть не может. А так как путь обратно в добровольное изгнание и гениальность отрезан, остаётся только один выход.
Именно на ограждении дамбы, откуда открывается замечательный вид на бурлящую разливающуюся реку с оглушенной водой, её и встретил Стас. Он провел с ней разъяснительную беседу, а точнее урок психотерапии. Он уверял её в том, что умной быть плохо, и что она должна обязательно приехать на групповую терапию за город.

И вот она здесь передо мной. И я тоже считаю, что Стас не прав. Я видела много умнейших людей своего времени и не замечала, чтобы они были несчастливы. Им давали работать, им давали свободно мыслить, не компостировали мозг тупым бюрократизмом и их не трогали недоумки, обзывающие их психами.
Мы сидим в кругу на ковре, согнув ноги по-турецки, и обсуждаем Дашин случай. Я говорю, что ей просто не повезло со школой. Со мной соглашается и Проклятая Оля, и Китаец Андрей и все остальные. Но Даша неожиданно принимает точку зрения Стаса. Точней она говорит: «А мне кажется, что в словах Стаса тоже есть рациональное зерно».
Рациональное зерно! Надо же! Вы бы видели, как она смотрит на него! И он улыбается ей в ответ, недвусмысленно стреляя в неё глазами.
Мне неприятно.
Стас говорит: «Если у всех одинаковое мнение, значит, ни у кого нет своего. Что ж, не хотите думать – ладно, ложитесь спать. Завтра пойдем в поход в лес».
«Ах какие ж мы умные, описаться можно!» - ворчу я.
Мне неприятно.
- Ну скажи что-нибудь умное!
- Эллипсоидалность черных дыр была открыта в тысяча девятьсот семьдесят втором году академиками Орловым и Зайцевым.
- Я имел в виду историю Даши. – говорит Стас.
- Историю Даши? Ну ладно. Вот она говорила про козла отпущения – она не права. Это свойственно не только детям, а всем людям. Надо же на фоне кого-то быть лучше, для этого надо опустить кого-то. Это происходит во всех классах во всех школах. Ни один учитель не думает с этим бороться, потому что втянут в такую историю и сам. Тут даже не важно, опускал ли он сам кого-нибудь или сам был козлом. Чем мельче его душонка, тем сильнее он старается не замечать несправедливость. Потому что загнал свою привычку глубоко под кожу. Он тоже чувствует себя лучше и легче на фоне забитого ученика. Этим недугом страдают все взрослые и старики. Почти все. Они тихо срываются на знакомых, родных, правительство или бога. Даже я этим больна немного. Но особенно этим были больны мои родители и сестра. Догадайтесь, кто был для них козлом отпущения?
- А кто твой козёл отпущения?
- Высшая структура управления.
- В смысле? Наше правительство? – предполагает Татьяна.
- Бери выше. – отвечаю.
Все задумались. Стас не подавал признаков внимания ко мне. Он тупо развалился в кресле и закрыл глаза.
- Организация Объединенных наций? Большая Семерка? НАТО?
- Нет. – говорю я, и с умным видом заявляю – Гигантские Зелёные Слизняки из космоса! Во всём виноваты они!