Глава 5
Два года назад я встретила её. Она зашла в институт, где я подрабатывала летом, к кому-то из друзей. Она спросила меня, как пройти в триста двенадцатый кабинет, а я не могла оторваться от нее – такая она была красивая.
В обед того же дня я опять ее встретила – уже в буфете. Села я тогда рядом, чтобы наслаждаться ее красотой. Она оживленно болтала с кем-то, а потом попросила у меня ручку, что-то записала на салфетке и отдала мне салфетку. Там был телефон.
- Её?
- Нет.
Она разыскала меня на следующий же день. Просто перепутала – хотела отдать ручку, а не кусок бумаги с телефоном.
Я отдала, конечно. Помню какой-то лёгкий привкус досады в груди. А вечером встретила ее в парке у ДК. Она скрючилась на скамейке, вздрагивая от слёз. Я не могла пройти мимо…
- Ты стала с ней спать?
- Что ты с ней делала?
- Чем всё закончилось?
Слишком много вопросов для молчаливого парня.
Номер на салфетке – это был номер любовницы ее жениха. Они должны были пожениться осенью. Но он ее не любил. Он любил деньги ее отца.
Отец Насти после ее рождения уехал в Америку на ПМЖ. А в начале девяностых завладел казахстанской землёй, богатой черным золотом. Пара нефтяных вышек приносили стабильный доход. Частью этих денег отец по совести делился с дочерью и бывшей женой. Вот только интересная история: на Настино окончание школы папа приехал с подарком, – симпатичным автомобилем, - и забрал с собой маму. Получился обмен.
Грёбаная страна. Всё держится на нефти.

- Ты ее любила?- Спрашивает Стас. Не думала, что такой человек может заинтересоваться моей жизнью.
- Мы были подругами.
- Но ты её любила?
- Её все любили. Она была самой красивой девочкой в мире. С ней я впервые пошла в косметический салон.
Стас метнул на меня удивленный взгляд.
Я ходила в солярий и в тренажерный зал, чтобы проводить с ней больше времени.
Безобрезной маникюр и аппаратный педикюр, тусовки в клубах – её круг золотой молодежи. Она каждый раз выбирала себе жертву среди денежных мешков и почти никогда не возвращалась домой из клуба.
Её всегда кто-нибудь увозил.
- А тебя? – он опять принял безучастный вид и, как бы делая одолжение, задавал свои тупые вопросы.
- Было иногда – резко ответила я. Разозлить меня легко.
Я наворачиваюсь на своих шпильках и улетаю, теряя равновесие. Никогда не отличалась хорошим вестибулярным аппаратом.
Стас меня ловит. По леву сторону шоссе виднеются городские огни.
Я – человек иногда неадекватный. Сама не знаю, почему продолжаю рассказ, зная, что не расскажу его до конца.
- Иногда за компанию с Настей. Иногда нет. После таких вылазок в кармане появлялась сотня-другая американских рублей.
Я не понимала почему, а она сказала, что так принято.
Этими деньгами оплачивались солярии, тренажеры, косметика, шмотки…
Денег мне не хватало, и я экономила на еде. В солярии я упала в обморок. Все подумали, что я сижу на диете.
Обмороки стали периодическими, а когда Настя заметила это, затащила меня в больницу. Знаешь, за проживание я должна была заплатить сто семьдесят один рубль. Это были мои последние деньги. Я спросила «мелочь» у Насти. Конечно, она заплатила. На удивление, в больнице хорошо кормили. Ну, знаешь, у всего свои подъебы – кисель был густой и из настоящих фруктов, но без сахара, суп без соли. Еда варилась для всех больных сразу, а потом каждый в отдельности добавлял безопасные для них продукты.
Настя являлась каждое утро с шоколадными пудингами и апельсиновыми фрешами. Она считала, что свежевыжатый сок поможет мне поправиться, а пудинг был её любимым лакомством, и типа моим тоже.
Однажды она пришла заплаканная, но не хотела говорить, в чем дело. Сок на этот раз был в тетрапаке. «Восстановлен из концентрата».
- И что же с ней случилось?

Вопрос остался без ответа. Мы пришли к его дому. Последний этаж шлакоблочного строения в самом, наверное, дешевом районе города. Зато вид на реку и берёзовую рощу, и эркер в кухне.
Квартира была большой и пустоватой. Обои кое-где ободраны. Я очень удивилась, обнаружив в столовой настоящую лепнину.
Пахло сыростью.
-Ты здесь живешь? – в комнате обнаружила разложенный диван и расходящийся от него в разные стороны бардак: одежда, бумаги, книги, ботинки, остатки пищи, посуда, использованная как пепельницы.
Дверь на балкон была открыта. На нем был натянута бразильским гамаком простынь.
- Да, досталась от бабушки в наследство.
Он вынимает все свои сережки из ушей и подбородка.
- Надо измениться, за нами наверно уже охотятся.
Черт, я об этом не подумала.
Он берется за ножницы и отрезает локоны своих черных…
И я вижу светлые корни его черных волос.
Невероятная злость охватывает меня. Я отвешиваю ему пощечину, забираюсь на диван, топчусь, по остаткам пищи с криками «Ты не настоящий!» «Ты мне врал!»
Он, как адекватный человек, естественно ничего не понимает. А я уже не смогу объяснить, что считала его моей противоположностью, и по этой идее он должен быть весь настоящий. Он не должен был ходить не в солярии, не в косметические салоны. Ему должно было быть наплевать, насколько привлекательно он выглядит. А он красит волосы! За этот день я практически была готова поменяться, но теперь не могу.
Я сжимаю кулаки и повторяю «Ты…ты…»
И вот тут моя голова теряет связь с телом и я выписываю кульбит на диван.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Глава6
Прихожу в себя. Два часа дня. Пахнет жареными яйцами и сыростью. Мне всё приснилось, думаю я.
Но подо мной всё еще диван, заваленный грязными рубашками, носками и остатками пиццы. Впрочем, одежда на мне не лучшего состояния.
На кухне встречаю вчерашнего знакомого - киллера Стаса.
«О! Доброе утро! Умывайся и завтракать». – Он теперь блондин, да еще и с осветленными прядями.
Я спрашиваю у него что-нибудь чистое и удивляюсь, что такое действительно есть в этой квартире.
Такой умиротворяющий душ и такие чистые футболка с джинсами. Моё платье за тысячу долларов, подаренное каким-то пидором в честь того, чтобы все считали его великодушным гетеросексуалом, а меня его девушкой. Пусть и не на долго.
За завтраком Стас сообщает, что мне надо состричь и покрасить мои волосы. Удивительно быстро соглашаюсь.
У него есть машинка для стрижки. Теперь у меня на голове ёжик, как у духов в армии, если не считать чёлки – она доходит до ушей и скрывает мои глаза с наращенными ресницами. Кожа лица чешется от отсутствия увлажняющего крема.
В супермаркете мы покупаем краску для волос – ярко-огненную. Не удержалась, чтобы положить для себя увлажняющее молочко. Стас выложил.
Он говорит мне:
«Королёв, Эйнштейн – эти люди были гениями, но когда они учились в школе, никто бы про них этого не сказал. Они были троечниками и тугодумами».
Я иду сзади Стаса. В тележке краска, ножницы, две пары носков, трусы женские хлопчатобумажные, трусы мужские(шортики белые), зубная паста и кусок телятины.
«Скорость восприятия информации не является показателем того, что ребенок гений».
Я говорю ему, что не ем мясо.
«Отличная память не поможет человеку решать математические задачи».
Он встает в очередь на крайнюю кассу, хотя средняя свободна.
«Скорость переработки информации тоже не может быть показателем гениальности, даже ума».
«Родителям хочется, чтобы ребенок был лучше их. Они стараются воспитывать его новыми методиками, рожать под водой, отдавать в лучшие школы. Посмотри на развивающие игрушки – кубики Рубика для детей от одного года!
Сумасшествие мира зашло слишком далеко»
- Ты хочешь изменить этот мир? – спрашиваю я, не понимая к чему это он.
- Я не хочу видеть свихнувшихся людей.
- Сумасшедшие всегда были, ты его не исправишь.
- Но я могу отомстить.
Он заставляет меня нервничать.
Кассир, – девушка «Ира», - улыбается Стасу и достает из-под кассы свёрток.
Стоимость покупки – шестьдесят восемь рублей.
Что-то не вериться.
Будущие родители испытывают на себе йогу для беременных, аквааэробику для будущих мам, даже дородовые языковые курсы.
Мы опять у него дома. Свёрток от кассирши лежит на столе. Мясо нарезается маленькими кубиками.
В моем тупом мозгу возникает мысль убрать его срач.
- Где у тебя пакеты для мусора?
- Китайские ученые вывели, что на умственное развитие ребенка влияет музыка. Точнее звук.
То, что в прошлой жизни было едой, а также то, что невозможно спасти сейчас летит в пакет. Грязная одежда – в старую стиральную машинку.
- Они изучали влияние на плод всех звуков, в том числе и ультразвуковой диапазон. В результате они вывели так называемый «метод доумственного развития».
Диван оказался затянут красным гобеленом, а пол покрыт старым паркетом. Вода размывает засохший и протухший соус с пола, цветущий плесенью под диваном носок больше никогда не появится в этом доме. По крайней мере этот носок.
-Эти китайские уроды думали, что всё рассчитали, но они понятия не имели, что они делают с детьми.
В моем животе громко урчит. Я говорю ему:
- Ты же сказал, что они изучали…
- Они изучали на мышках! Люди не грызуны. У нас есть то, что нет у животных.
- Мозг?
- Мозг есть у всех млекопитающих и у многих остальных… У них нет воображения!
- И что же случилось с экспериментными детьми?
Он опускает глаза, делает глубокий вдох, выдох. Я терпеливо жду. Мне кажется эта байка чем-то важным. Уж очень эмоционально он реагирует. Он достает из морозилки пельмени и отворачивается от меня спиной. Стас возится со своими пельменями, а я тем временем жду окончания истории.
- Что же случилось с воображением китайских детей?
- Почему китайских?
Шипение сковородки не дает мне хорошо расслышать Стаса.
- Мы не китайские дети.
- Вы?! – удивление сменяется приступом хохота. Кажется, меня снимают в программе «Розыгрыш». Большой брат смотрит на меня.
- Это не смешно! Ты не веришь?
Я ржу как лошадь, истерически громко вдыхаю воздух:
- И что же в вас не так? Писька кривая?
- Дура ты! Я говорю о серьезных вещах!
- О чем? – я пытаюсь успокоиться. Стас ни разу не улыбнулся, а даже рассердился.
- А как ты думаешь, может ли машина ехать без подвески?
- Что? – вот этот факт заставляет задуматься. Подвески в лексусе действительно не было. Пока мы ехали, ощущение было, что кто-то пытается удержать вместе колеса и кузов, готовые рассыпаться во все стороны.
Глава7

Голубой экран телевизора рассказывает, что русский ученый отказался от престижной премии, математическим аналогом нобелевской. Я смеюсь. Он обозвал их некомпетентными. Этого человека я знаю. Академик Перельман был моим учителем. Он так и не узнал, что я не пошла в математики, зато я прекрасно знаю, какими словами он выражался. Не знаю, какая история произошла с ним и организаторами премии, но могу вообразить.
«Вообразить» - этого слова, а скорее действия я боюсь теперь как огня.


Мы опять вдвоем со Стасом-маньяком. Вчера он резко ударил меня по руке, когда я попыталась взять сверток от кассирши. Он заперся с ним в туалете, а потом оттуда запахло дымом – видимо он сжег этот свёрток.
Мы сидим на лавочке в парке. На лужайке пасутся разномастные люди со своими собаками. Стас бросает кусочки мяса собакам.
Пудели и пекинесы, наконец-то отвязавшиеся от своих хозяев, счастливо кувыркаются в утренней росе.
К слову: сейчас пять часов двадцать одна минута.
Вот одна чихуахуа нашла в траве кусок телятинки. Потом второй.
Стас бросил еще один кусок.
Собачка шла за приманкой, как по нити Артемиды. Только вела эта нить как раз к минотавру.

За гаражом чихуахуа съедает свой последний кусочек счастья и… падает без чувств. Стас вставляет в рот бедному животному свернутую записку и хладнокровно уходит.
Я пытаюсь держать себя в руках, но это, мать вашу, не так легко.
Помнится, с балкона в квартире сестры на шестнадцатом этаже люди казались муравьишками. Вот в них было бы легко стрелять не задумываясь.
К слову: моя новая челка теперь ярко-розового цвета мельтешит перед глазами, но эффект нереальности происходящего, как в самом начале, уже не создает.
А сейчас меня трясло, зубы сжались, ноги подкашивались. На моих глазах убили собаку. Ни в чем не повинную псину.
Стас сжал меня за плечи и увел оттуда.


Нас наверняка уже ищет милиция.