-В начале было Слово,-… И Слово было у Бога, и Слово было Бог,-…
- Но мы не боги, мы - люди, и в этот Вечер у нас есть Музыка, и несколько Слов,-…
- Всего лишь Музыка, …и несколько Слов , чтоб подарить их вам,-…, дабы они согревали вас во мраке…,-. Ибо Слово – есть Свет , и Музыка,-…конечно же ,-.Свет,-…..
Легкие, прерывистые линии в такт…здесь нажим должен быть чуть сильнее…стоп! Кандинский попадет мне в руки только через год, когда все уже закончится, но уже сейчас я чувствую вибрацию звучащих в воздухе точек и линий – перенести её на упрямую плоскость белого листа невозможно…как ни пытайся…черный угольный карандаш ломается и падает из рук, я в бешенстве сминаю девятый по счету набросок и откидываюсь на спинку кресла.
Зима началась, - как скрипка, -
С хорошей стопки ликёра,
С чтения молитвы,
С тихого разговора,
С музыки итальянца,
С поцелуя любимой женщины,
С улиц старого города,
Что будто бы всем нам завещаны…
Мне надо будет встать слева – это самый удобный ракурс для съемки, и нечего тут мудрить. Но если они будут так все время менять освещение, я ни за что не отвечаю. Кому только это пришло в голову – сначала красный, потом мертвенно-бледный синий, потом этот непонятный оранжевый…а после «Land ho!» и вовсе идет кромешная тьма…
У меня даже нет сценария. Это несправедливо. Оператор должен иметь сценарий. Он должен знать, когда залу позволят разбавить действие аплодисментами, что будет после каждой инсталляции, и в какой момент Большой Эл лупит по барабанам наиболее фотогенично…даже если он сам этого еще не знает…Мне надо знать, с чего все начинается и чем заканчивается. Я люблю четкость. Я люблю детективы. В первом акте кого-то убили, во втором ведется расследование, а в третьем преступника усаживают на электрический стул или ведут к гильотине. Если вы хотите сначала кому-то отрезать голову, потом на сцене дымится ружейный ствол, а в конце Вы снова спрашиваете: «Кто виноват?», не надейтесь, что Ваши зрители будут обладать серыми клеточками лучшего бельгийского сыщика в мире и сами во всем разберутся. И причем тут скрипка? Разве она тоже – стреляет?
Он снимает перстни с пальцев -
Музыка не терпит злата.
Среди витражей церковных
Открывается мне плата
За его слова.
На паркете пляшут блики,
Комната пуста.
Я гляжу в святые лики
И в глаза Христа.
Прикасаюсь к древним клавишам
И лечу совой,
И я знаю те берега,
Где запах масла и дым табака
Так горек…
Ксюша так крепко держится за микрофон, что кажется, будто на неё из зала сейчас пристально глядит призрак самого Баха и повторяет в замешательстве: «Он снимает руки в ноги…он снимает руки в ноги…»
- Привет, Иоганн! – кричу я ему. Бедняга глух, как эти старые кресла. Впрочем, на сцене меня тоже не слышат. Слишком увлечены.
О, здравствуй, солёная гладь!
Только не гладь ты ныне, -
Рокотом Берег гладь, -
Океан твоё имя…
С каждым ударом волны
Корка Прибоя размокнет, -
В грохоте этом Псалмы
Ввек языком не исшоркать…
Ррр…вот это мне нравится. Словно камешки во рту перекатываются. Штрих сильнее и жестче – углем тоже можно шоркать…Детали прописывать некогда, ритм двигается по нарастающей – все быстрее и быстрее…главное – это ухватить движение; линии скачут пунктиром – под сумятицу чаек и нот…
Сева выходит более удачно, чем Алек, потому что гитару рисовать проще…ударная установка ввергает меня в отчаяние своим переплетением тарелок, рычагов и огромных барабанов, за которыми Эла почти не видно…
А что касается тебя – Лев Толстой не изводил столько бумаги на «Войну и мир», сколько я на хотя бы отдаленно напоминающий знакомые черты шарж…
…Пианист набирает код,
В Рок – энд – рокот его облекая…
И тем рокотом рваным хрипя,
Оседая в окатышах пеной, -
Каждой нотою Жизнь возлюбя, -
Музыка стихает, последняя строка в тишине:
Океан говорит со Вселенной…
Резкая ударная соло-импровизация…
Точка! Окончательные штрихи добавляю в абсолютной темноте, следуя внутреннему, не вполне осознанному чувству – так должна звучать каждая линия…мне нет нужды особенно вслушиваться в текст и пытаться проникнуть в смысл, хотя…
О, этих плеч изгиб, что вторит спинке стула, -
И позвонков клинок, что нитке бусин схож, -
Коленки приобняв, - ты Ангелом взглянула, -
Тем взглядом, от которого бросает в дрожь…
Вероятно, ты имел в виду не те стулья, что стоят в лекционных аудиториях у нас в академии…на какое-то мгновение меня захватывает идея совершенного изгиба – плавно перетекающего от твердого крестца до мягкой и нежной яремной впадины…замкнутая в петлю бесконечность…а сейчас Сева будет скрежетать по грифу – по бархату груди шершавым языком…
Как-то раз мне предложили сделать фотосессию в Майами. Был уже конец сентября, друзья давно разъехались по домам, а я шаталась по Ocean Drive, в поисках не то новых знакомств, не то очередных приключений…Не помню, как его звали – Джон, Хозе или Родригес…кажется, он был родом из Бразилии и занимал комнатку-студию с другой стороны моего отеля…
Старикан не расставался с потертой коричневой шляпой – должно быть, ему казалось, что она придает ему своеобразный латиноамериканский шарм, а возможно, просто прикрывал лысину…На потрепанном банджо он выводил длинные певучие мелодии, на мотив испанских серенад…скрипучих, как звук патефона в старом кино…
- Я фотограф. – скромно заявил он, вытащив откуда-то стопку черно-белых снимков. – и мне бы очень хотелось провести с тобой съемку. Это не порнография, - торопливо добавил он, заметив в моих глазах оттенок легкой брезгливости. – Я делаю исключительно эротические фото, никакого интима и плачу сто долларов в час.
Генри Миллер, оказавшись в Париже без средств к существованию и надежды на их появление, признается, что «чего только не позволишь себе за границей». Однако, на тот момент я еще не дошла до такой степени внутренней свободы, вызванной внешними обстоятельствами…
Сошествие двух губ на белую бумагу
Оплавит бархат в шик жаровнею шрифта, -
Шут будет шить стежком строфы по благу, -
Блажа и бредя, плача, чуть дыша…
И этой пьесы век закончится едва ли, -
Ты – чудо хороша в огляд карандаша, -
Скажи, - тебя когда вот так вот целовали, -
Знаешь, наверное, у каждой особы женского пола старше 20 лет должна найтись пара «коротких взрывных соло», о которых не всегда стоит рассказывать… здесь надо бы вставить пару кадров с обнаженными нимфетками, можно даже просто силуэт за прозрачной ширмой…в следующий раз в смету расходов нужно будет внести графу «особые услуги»…
Через пару месяцев все завертится. Дикие пчелы зажужжат свою молитву, Кит совершит, наконец, прыжок к Солнцу, Бабочка распахнет распятье, и чей-то тонкий профиль отразится на зеркале морозного стекла…
…Мы начинаем Ночь, макая Солнце в мглу, -
Бронзовоплечий штурман Сан – Франциско
Эфиром обнажает радиоиглу …
Его щенячий торк себе не знает равных, -
Здесь не уместен торг, - когда Хрусталит ночь, -
Всех сейшенов мотив, и всхлипы телеграмно, -
Пофразно, - мухами налипнут в скотч…
Об этом еще никто не знает, но я снова собираюсь в Америку. Мне нужно своими глазами увидеть эти высокие пальмы, ночной хайвэй и огненный шар, падающий в воду на закате…еще полгода я буду петь аллилуйю спичке до десяти вечера вместе с вахтой, а затем отправлюсь по следам Дина Мориарти…
Всё катится в Любовь, и в этом чернозёме
Зачатие в крови, и в поте, и в слезах, -
А Роз шальных ведро забыто в старом доме, -
Как будто б часовой оставлен на часах…
Точки ложатся на бумагу так легко, что кажется – вот-вот взлетят…лихорадочные, торопливые этюды потихоньку начинают складываться в единую композицию…линии беспорядочно пересекаются между собой, но ни одна – не повторяется…В этом хаосе нет ни начала, ни конца – просто Жизнь, сценарий которой рождается по ходу действия…
[700x525]