Мир раскрывается мёртвым цветком, переворачивается, опускается, вникуда сыплется серебром пыльца, всё окутывает душный, терпкий, сухой аромат несбыточности.
Всё бесполезно, смешно и нелепо, всё непоправимо, всё преходяще.
И всё это преходящее, непостоянное и неверное - так прекрасно... Так выстужающе, неумолимо прекрасно, что этим ранит.
И всё болит, больно везде, больно глазам и кончикам пальцев, больно и тесно в груди, ноют колени, простреливает в висках. Пришла осень, за руку привела за собой смерть.
Что это такое - мысли о смерти? Бесполезно объяснять, всё равно не поймут, и даже хуже: поймут неверно, превратно, нехорошо. Потому он и отвечает это вечное "не знаю" на их "что с тобой?". Даже матери. Даже ей.
Другим думать о смерти - значит, бояться смерти. Бояться боли, которая предшествует ей, бояться черноты, неизвестности, мелочно и трусливо бояться того, что тебя, любимого такого-распрекрасного, не будет больше. Такой, пошлый, чересчур уж земной страх смерти ему был чужд и непонятен, и по его мнению имел смысл только в качестве инстинкта самосохранения, который не может и не должен касаться сознания в обычной жизни.
Тут же всё иначе, и всё совершенно необъяснимо.
Он чувствует смерть старой знакомой, бывшей любовницей, дальней родственницей: неблизкой женщиной, с которой были близки, или будут ещё близки, женщиной, которая хорошо его знает: привычки, задумки, фантазии, тайные страхи.
И вот она рядом, и он ощущает её присутствие, её взгляд на себе и прикосновение тонких холодных пальцев. Она оставляет знаки, она дышит в затылок, подмигивает из толпы, и невозможно жить так, как всегда, если она пришла. Невозможно улыбаться, строчки в книгах расплываются, лица людей сливаются в расплывчатую полосу по стене, голоса уходят за невидимую стену и доносятся бессмысленным гулом. Он может работать, но работает как машина, бесчувственная и безошибочная. Для врача не лучший способ, но это же так редко, это не надолго, это пройдёт.
И вот она рядом, мир вокруг стал невыразимо прекрасным и безнадёжно чужим, всё живёт - и живёт мимо него, живёт на пределе жизни. С едва слышным шелестом трепещут на осеннем ветру золотые монетки листвы на тонкой осине за окном. Неслышно и влажно несутся вдаль облака. Где-то слышится смех, где-то звенит посуда, к душному аромату смерти примешивается что-то сладкое и что-то горькое. Горькое - это кофе, чёрный, без сахара, что он только что взял в буфете, изобразив даже улыбку для девушки, что, должно быть, мила, как обычно, а сладость... откуда-то извне.
В детстве, и в юности, когда вот так, без спроса, незваная, приходила смерть, он думал, что она подаёт знак, и что он сам вот-вот отправится на тот свет.
Но она пришла раз, пришла другой, третий, ничего не случалось, и он привык, хоть всё равно никогда не хотел её и не ждал.
Он привык, но знает, что однажды она не уйдёт просто так. Однажды она обнимет его, и прикосновение тонких холодных пальцев обретёт силу: они стиснут пребольно шею, запястья, ледяные губы вопьются в его бесконечно-долгим болезненным поцелуем, и страха не будет - лишь облегчение. Однажды она не уйдет одна, она его заберёт с собой.
Но пока она просто рядом, она пришла скрасить свой томно-унылый вечер и ждёт приглашения на танец снежинок.
А он смотрит в окно мимо неё, и мимо всех, подперев щёку холодной ладонью и, кажется, совершенно забыв о своём остывающем кофе.
