Читаю "Окаянные дни": мир кругами вертится, вроде и ничего неожиданного, а ведь когда вот так, совсем по-настоящему, эффект много сильней.
То, что я Буниным буквально ослеплена, мне уже совершенно очевидно.
Поражает, каким ракурсом разворачивается его чувствительная необыкновенно наблюдательность в пламени этого "мирового пожара". Удивительно трезво, зло, насквозь пронизано тонкой, интеллигентной ненавистью ко всему, что разрушало на его глазах его Россию. Почему "Окаянные дни" не проходят в школе?
Я вообще сегодня в метро, упираясь взглядом в серенькие странички, со странной ясностью осознавала, какая чушь вся эта школьная программа, как-то очень отстранённо и точно. Надо менять... Нет, не мне же за это браться - однако, пора, и давно.
А впрочем - что они в этом возрасте могут понять? Даже я не понимала ни черта.
И некоторых людей я после этого дневника не смогу, наверное уважать.

О Брюсове: все левеет, "почти уже форменный большевик". Не удивительно. В 1904 году превозносил самодержавие, требовал (совсем Тютчев!) немедленного взятия Константинополя. В 1905 появился с "Кинжалом" в "Борьбе" Горького. С начала войны с немцами стал ура - патриотом. Теперь большевик.

Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, хотя все время с какой-то хамской независимостью, щеголявший стоеросовой прямотой суждений, был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник.

Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П.С.). Я еще не читал, но предположительно рассказал ее содержание Эренбургу – и оказалось, очень верно. Песенка-то вообще нехитрая, а Блок человек глупый.

Во «Власти Народа» передовая: «Настал грозный час – гибнет Россия и Революция. Все на защиту революции, так еще недавно лучезарно сиявшей миру!» – Когда она сияла, глаза ваши бесстыжие?

«Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…» Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди что ли?

Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь – и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улицам было страшно пройти, каждую ночь то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте. У нас зажгли однажды на рассвете гумно и, сбежавшись всей деревней, орали, что это мы сами зажгли, чтобы сжечь деревню. А в полдень в тот же день запылал скотный двор соседа, и опять сбежались со всего села, и хотели меня бросить в огонь, крича, что это я поджег, и меня спасло только бешенство, с которым я кинулся на орущую толпу.
 

Я его не превозношу перед всеми, а для меня он уже выше и в общем над. И я даже его ненависть с восторгом и ужасом впитываю.