Когда во мне наступает осень,

и прошлое, нахмурив свои трагические брови,

ходит за мной по пятам, я обычно сижу в сортире,

листая Томаса Манна, Редьярда Киплинга или

Мукагали Макатаева. В такие дни

внутри меня начинается листопад,

и нет такого дворника, который сумел бы

вымести из меня весь этот

желто-коричневый перегной.

«Господи, – говорю я, отрываясь

на минуту-другую от книги,

и, вперяя взор в потолок сортира, перехожу

к вопросительной части монолога, –

как же ты их замучил, что они

решились на столь горькие слова?»

Разумеется – никакого ответа, только лишь

слепящий свет запыленной лампочки

и жужжание вокруг нее неугомонной мухи.

И вот я закрываю книгу, смыкаю веки,

и обращаю зрачки внутрь себя, а там –

настоящий ливень, все пенится и шумит,

и дворник, которого нет, чтобы вымести из меня

желто-коричневый перегной из девятой строки,

сидит в тесной каморке, потягивая дешевое пиво,

пока за окном, а, говоря точнее, во мне –

великая непогода. Осень внутри меня,

как и любая другая осень – следствие

ушедшего лета, праздника, от которого

ничего не осталось, кроме небольшого оберега

на шее у прошлого, не перестающего хмурить брови,

пока я сижу и наблюдаю осадки в моей душе.

Уж оно-то – прошлое – пожалуй, не оставит меня в покое,

так и будет следовать за мной

из одного дня в другой – до самого скончания века,

до тех самых неожиданных пор, покамест Бог,

не встанет с унитаза, и, обернувшись,

не увидит на его дне меня – такого вонючего,

ненужного, но когда-то бывшего его частью.

Не знаю, о чем я буду думать в то мгновение,

но одно я буду знать точно – пока Господь

будет смывать воду, и тщательно работать ершиком,

внутри у него обязательно будет происходить осень.

Он осторожно натянет застиранные джинсы,

и, одной рукой застегивая ширинку, другой –

отодвинет щеколду, откроет дверь,

и выйдет. Выйдет и пойдет в спальню,

дочитывать какую-нибудь хитроумную книгу.

А я, наконец, сбегу от своего прошлого,

и стану ходить по пятам господним. Но сейчас

я все еще в сортире, и вот мое прошлое, рядом со мной:

стоит, укоризненно глядя на меня, всем своим видом

как бы говоря «смотри у меня, я все помню»,

и, как вы уже, наверное, догадываетесь,

хмурит свои страдальческие брови.