Дни в работе бежали быстро, закончился мрачный март, наступил апрель. Пришла весна. Сначала нерешительно, осторожно, а затем всё уверенней и настойчивей заявляла она о себе, дни становились теплее, пробуждался к жизни растительный мир, уже листочки на деревьях появились, нежно-зелёная трава покрывала землю, жизнь растений раскрывалась без присутствия животного мира, без привычного чириканья, карканья, писка и щебета. В полном молчании, по законам развития флоры, для того, чтобы расти, крепнуть, тянуться к солнцу. Ветер тревожил зелёное немое царство, эту скрытую в самой себе подвижность, подбадривал в растениях движение соков земли, трепал и гладил волосы зелени. Растения воспринимали его действия как лакейство. Ветер не соглашался с барством растительности, однажды его терпение лопалось и он, ещё недавно ласковый и нежный, превращался в тирана, возмущение и негодование раба наполняло его ураганной силой, он сталкивал тучи, трепал и хлестал растения, творил революцию, предавал всё анафеме. Зелень терпела все его выходки. Сокрушающие бури уходили, наступал покой и благоденствие. Продолжался расцвет.
Безлюдный город утопал в зелени, в магическом шелесте её листьев. День прибавлялся заметно, рассветы наступали всё раньше и раньше, сумерки сгущались позже. Светлого времени суток теперь было много, и Он работал до самого темна, укладывал в контейнеры архивные документы, редкие книги, отдавая предпочтение в первую очередь антикварным и редким вещам. Он составлял погрузчиком новые и новые ряды контейнеров с литературой. В запасниках музеев осторожно снимал с подрамников холсты, сворачивал их в рулоны на бумажные барабаны, «масляным слоем наружу», - прокручивал Он фразу, которую выудил из литературы. Бобинами картин снаряжал металлические капсулы. Особо ценные картины Он, не снимая с подрамников, составлял в большие прямоугольные контейнеры и закупоривал их, добавляя к содержимому мешочки с селикагелем. Работа продвигалась ладно, время летело быстро.
Однажды Он думал о том, что в архивах телецентра хранится огромная масса видеоинформации и её надо тоже предохранить от гибели, но пока у него не доставало времени.
Подбородок его по-прежнему оставался гладким, усы и волосы тоже не росли, замедлился рост ногтей, поначалу это обстоятельство вызывало у Него недоумение, а потом он нашёл его даже удобным. Он был пленником своего положения, бесконечно богатым материально, так как сегодня буквально всё вокруг принадлежало только ему одному.
« Выпадут и переломаются все мои волосы и я стану плешивым» - испортил он себе настроение новым предположением.
В одиночестве его физиология подверглась изменениям: у него обострился слух, чувство восприятия, зрение расширило свои границы, он стал лучше видеть в темноте. Так ему казалось. Он сопротивлялся одиночеству, чуть ли не ежедневно читал вслух несколько страниц текста различного содержания, иногда просто кричал что-нибудь в никуда или пел песни. От этих сольных разминок веяло дикостью, неестественностью в данной обстановке. У него не было желания и необходимости следить за календарём, о числах он вспоминал редко, учёт дней для него вели электронные часы, они же будили его по утрам и просто болтались на руке. Солнцу он отдавал больше предпочтения, нежели часам, чувствовал он его как-то особенно и воспринимал очень явственно, так же, как секунду, после которой звонит по утрам будильник. Однажды ему показалось, что он воспринимает не столько само солнце, сколько тактику его перемещения в пространстве, магнетизм движения, всплески его пульсаций. Он думал, что теперь каждый миг знает, в какой точке, относительно него находится солнце, в том числе и ночью. Его с солнцем, казалось, связывал невидимый луч. Ему казалось, что его мозг понимает и движение планет солнечной системы, их вращение и перемещение во мраке Космоса.
Он наблюдал за своими новыми ощущениями, анализировал наблюдения параллельно с работой, которая была предметом его существования. Поэтапно, день за днём Он продвигался в своих планах, не желая отдыхать или устраивать выходные. Для того, чтобы развеяться, ему было достаточно съездить куда-то по делу на мотоцикле и смена обстановки, действий и движение давали моментальную разрядку.
Работал он самозабвенно, однако не видел смысла только в одной бесконечной работе. Ему хотелось и отдыха, и он размышлял над тем, как будет отдыхать и где. Он решил с наступлением осенних холодов устроить себе отпуск, и не обычный, а отпуск-путешествие. Много лет он вынашивал мысль как-нибудь переправить в Америку на могилу деда горсть родной земли, даже сделал несколько попыток осуществить задуманное, но пока удача ему не сопутствовала. И вот теперь он решил, что поедет сам, сначала в станицу, где родился и вырос, возьмёт там земли, а затем отправится в штаты. Пусть половину зимы он истратит на это путешествие…
Так мечтал Он по ночам в своём вагончике на «Правде», как мысленно окрестил свой лагерь, или же в кабине дизельной станции под грохот мотора. Он слушал такт работы двигателя и в чередующихся тактовых металлических звуках ему начинала чудиться ритмичная музыка. Казалось, что Он слышит и голос исполнителя песни, звучание её слышалось всё отчётливее. У Него улучшалось настроение, становилось веселее, он мысленно пытался включиться в исполнение, удивлялся тому, что в дизельном грохоте так легко удаётся слышать огромное количество музыкальных инструментов, невероятно красивую, приятную музыку.
Иногда он думал, что из-за грохота двигателя не услышит каких-либо действительно важных звуков из внешнего мира.
Он досадовал на то, что приходится столько времени уделять холодильнику. Дважды в месяц он ездил в теплицы Тимирязевской сельхозакадемии, пополнить запасы зелени. Огород там разбил себе небольшой, всё зарастало бурьяном, а ему не хотелось тратить драгоценное время на прополку.
Во время движения по городу он видел лишь кое-где закопчённые окна домов, это были следы пожаров, которые остались в марте. Сейчас всё вокруг было спокойно, воздух стал удивительно чистым и по ночам Ему казалось, что звёзд на небе рассыпано больше обычного. Он любил смотреть на ночное небо, находить знакомые созвездия, любоваться мерцанием светил, Он забывался в эти минуты и не думал о том, где сейчас живёт, что происходит с ним и со всем окружающим миром. Визуальная беседа с небом занимала и успокаивала его, и по ночам во сне ему иногда снились звёзды, он свободно летал в тёмном пространстве, стремился к светящимся точкам, а они отдалялись и он никак не мог к ним приблизиться.
Содержание его снов изменилось, теперь ему чаще снились деревья, зелёные лужайки. Там Он ездит по траве на мотоцикле, или ходит босиком, заходит в прозрачную воду, а над чистотой и тишиной распахнулось бездонное голубое небо. Нет беспокойства и уныния одиночества, вокруг величие, гармония, покой.
Снилась ему и его работа, и движение присутствовало только там, где находился Он, а всё остальное пребывало в ожидании его действий, он был центровой фигурой, от которой зависело движение. В снах не было гнетущего состояния, а всё больше загадочности, свободы и лёгкости.
Самыми тревожными снами были эротические. В них сюжет развивался независимо от Него и в этих снах он не всегда выступал первым лицом. Ему снились прекрасные девушки, каких не доводилось видеть в жизни, эти божественные создания в лёгких полупрозрачных одеждах обращались с ним своенравно, игнорировали его слова, взгляды, желания. Они всё время находились в движении, пластика и гибкость их тел наводила на мысль, что эти создания – сказочные балерины. Они вовлекали его в движение, он неуклюже передвигался, выпадал из ритма воздушного танца, останавливался, они кружили вокруг него, их просвечивающаяся одежда не скрывала красивых обнажённых тел. Он протягивал вперёд руку, одна из девушек брала его за руку и вела куда-то, смотрела в глаза, смеялась, бежала, увлекала его за собой, смеялась всё громче. Внезапно она вырывалась вперёд и быстро удалялась, а у него в руке оставалась лишь её тонкая шёлковая перчатка. Он оглядывался вокруг и никого не находил, пускался на поиски исчезнувших девушек, иногда находил их и тогда хватал одну из них, держал крепко, и она не сопротивлялась, обнимала его, целовала, прижималась к нему, доставляя удовольствие испытывать настоящее блаженство.
Он помнил эти сны, и они тревожили его, сердце бешено колотилось в груди, он с сожалением вздыхал, проклиная мысленно свою неустроенность и заброшенность.
Фантазия его общения с людьми проявлялась у него, когда Он извлекал из запасников новые и новые картины. Люди, изображённые на них, оживали в его воображении, он представлял их такими, какими они могли быть в жизни, передвигаться, говорить, держаться по отношению к окружающим и к нему. Эти персонажи также снились ему по ночам, сюжеты снов носили спокойный размеренный характер, и если действие происходило на природе, то пейзаж рисовался солнечным, чистым и безупречным. Звенящая тишина наполняла пространство, звуки приходили неспешно, поочерёдно, концентрировали Его внимание на своей природе, характерных особенностях и красоте. Хаос отсутствовал.
Пасмурная погода ему тоже снилась, опять же тихая, сухой туман расстилался вокруг и в его матовости скрывался покой, мечтательность и загадочность. Он бродил в тумане, без определённой цели, отдыхал душой, и ему хотелось пребывать в этой гипнотической среде бесконечно долго…
Когда Он работал в библиотеке, ему хотелось остановиться, прекратить загрузку контейнеров и читать, читать архивы, книги, в которых содержалось так много интересного. Однако он не отвлекался, спешил сделать как можно больше, а желание читать оставлял на будущее. Впереди ему представлялось бесконечно много свободного времени для чтения и изучения.
В этой нескончаемой работе Он прозевал свой день рождения, обратил внимание на календарь только на следующий день, вечером, решил, хотя и с опозданием, отметить эту дату. Стол накрыл разнообразнее обычного и даже откупорил бутылку вишнёвого ликёра.
«Уже четвёртый месяц изо дня в день я запаковываю реликвии в герметичную тару. Теперь надо будет перевозить всё это добро в надёжное место, и пока не ясно, где мне найти мощный, сухой, вместительный бункер, - размышлял Он. – Может быть, в Москве такого огромного сооружения нет? Очень важно, чтобы объект был укреплённым, выдержал, например, землетрясение и располагался на возвышении, подальше от воды». – затем Он подумал, что торжественного вечера не получается, что думает он всё время о предстоящих делах, а не о дне своего рождения.
«Для чего я родился?» – этот вопрос повис здесь же, над праздничным столом, затем метнулся в память, начал рыскать там в поисках ответа. В Его мыслях всплывали различные воспоминания из прожитой жизни, перекликались с его теперешней участью.
«Вопрос неудачный, - отметил Он про себя. – Такой вопрос хорошо задавать в компании, а здесь я сам у себя на дне рождения. Один. Надоедает грустить. И веселиться не хочется, обстановка неподходящая». – Он вышел на улицу. Луна слабо освещала землю, а в тени строений и под деревьями теснился чёрный мрак. Чтобы создать своему прибежищу обжитой внешний вид, Он зажёг керосиновый фонарь и повесил его на крылечке бытовки. Жёлтый свет фонаря освещал ступени, дверь вагончика, пятачок земли около крыльца. Он смотрел на пляшущий язычок пламени фонаря и подумал, что раньше на этот свет слетелись бы разные насекомые, а сегодня нет ни одной мошки.
«Я мыслю, - подумал Он словами философа, - значит, я в единственном экземпляре представляю жизнь на всей планете. Наверное и в воде нет живности, - пришло на ум... – Но мне от этого не легче». – Он погасил фонарь и отправился спать.
«Поиски смысла жизни продолжаются, - подумал Он на следующий день, когда вспомнил вчерашний свой вопрос. – Родился и жил как все, работал в народном хозяйстве, затем пошёл работать в милицию, иначе мог потерять служебную комнату, - Он вспоминал прожитые годы, словно хотел отыскать в них упущенную интересную возможность, от которой жизнь его могла развиваться в ином направлении. – К чему теперь размышлять об этом?»

* * *

Красота впечатлений, получаемых от созерцания картин отвлекала Его от мрачных мыслей. Он ежедневно соприкасался с сотнями произведений, глаза его видели всё новые и новые живописные творения, впитывали благотворную энергетику, которая врачевала его душу. Он удивлялся способности живописцев вплавлять красочные мазки друг в друга, мириады их создавали оптическое изображение материального мира. Линии и наплывы красок, их укрывистые или прозрачные наслоения сцеплялись навечно с грунтом и в то же время, казалось, двигались по пространствам картины. Великие плоскостные иллюзии вызывали у Него живые человеческие эмоции, чувства, переживания. Его поражало бесконечное талантливое варьирование формой, цветом и содержанием. Казалось, что есть предел разнообразию изображаемого. А очередные отделы запасников открывали всё новые и новые ряды имён, картин, сюжетов. Всего лишь три основных природных цвета позволяли фантазиям живописцев творить бесчисленное количество шедевров.
«А что если вдруг прямо сейчас здесь опять появятся люди, придут музейные работники, откроет дверь какой-нибудь реставратор и спросит меня, что это я тут делаю и кто я такой? И что я ему отвечу? Спрошу, куда исчезало человечество? Или же буду уверять его в том, что я не вор, а спаситель художественных произведений?
Может быть, я вообще не имею никакого права находиться в оставленных зданиях? – Пришедшая на ум догадка остановила Его работу. – Мои действия действительно смахивают на воровство, и почему я не подумал об этом раньше? Оставшись один в городе, я тут же приступил к разумным действиям. Во избежание пожаров обесточивал помещения. Осудил бы кто-нибудь меня, если бы я вообще ничего не предпринимал? И вообще, интересно знать, как должен действовать человек, оказывающийся в нестандартной ситуации? Сначала я делал, конечно же, всё правильно. Но ведь и сейчас мои действия логичны. Наверное просто надо известить людей о том, чем я занимаюсь. Надо в форме рапорта или заявления описать сложившуюся ситуацию, перечислить предпринимаемые мною усилия, размножить эту листовку и разместить на директорских столах, на рабочих местах представителей власти».
Он зашёл в кабинет директора и начиркал на листе краткое объяснение о произошедших в Москве событиях, вследствие чего он осуществляет консервацию картин.
«А может быть не книги и картины надо спасать? Есть же у людей и другие ценные вещи, дорогостоящие предметы, вещества, приборы. Лично мне дороги фотографии родных и близких, для них я даже сейф на «Правду» приволок!»
Он вздыхал, помрачнел от осознания того, что прибавилась непредвиденная бумазейная работа и теперь придётся обивать пороги властных особ.
Вечером в издательстве он взял печатную машинку, после чего у него стало традицией перед сном выстукивать шаблонное объяснение своих поступков.
«Огромная типография под боком, а мне приходится тираж листовок щёлкать на машинке, - сожалел Он. – Кстати, к каждой книжке моё воззвание не прилепишь, но вот в некоторые контейнеры надо бы его тоже положить. На всякий случай», - мысленно добавил Он.
Продолжительное время он искал достойное убежище для контейнеров, и ему никак не удавалось обнаружить подходящего сооружения. Градостроительная литература не наводила на нужный адрес. Он исследовал справочники по архитектуре, и всё напрасно. В его представлении строение должно было бы выдержать громадные напряжения. Глубинные бомбоубежища и шахты он отвергал из опасения, что они могут быть затоплены водой. Он сидел в библиотеке, среди книг, вспоминая, что вчера ещё занимался самым трудоёмким процессом – упаковывал иконы, заворачивал их в льняные полотнища и укладывал в контейнеры. Он вспоминал лики святых, изображённых на досках. Затем начал думать о людях, о том дне, когда они вернутся. Как ни силился, он не мог представить себе процесс появления людей в городе. Он ещё не понимал, каким образом люди все одновременно исчезли. Теперь он не знал, как они вернутся на те же самые места, откуда пропали. В его представлении виделось множество народа на улицах, в транспорте, в окнах домов и даже на крышах.
«Но ведь не могут же они вылезти из земли или попадать с неба! – недоумевал Он. – Люди могут материализоваться из ничего, просто взять и появиться в прозрачном воздухе», - такая вероятность ему ясно представилась и показалась убедительной.
«Пусть хоть как-нибудь, да появляются поскорее», - с горечью подумал Он и у него к горлу подкатил комок.
«Эти раздумья о людях меня сильно тревожат», - размышлял он и вспоминал другие дни, спокойные, когда не появляются волнующие мысли.
Он наблюдал своё настроение – оно уравновешивалось в моменты его воспоминаний о меланхолии. Сейчас же, пока контрастные мысли и представления чередовались, он искал спасительную идею, которая уведёт его от разных мучительных дум. Новые мысли приходили моментально, до того, как он успевал определить их полярность.
«А если люди никогда не вернутся?» – словно из строки приходила фраза. И тут же в его голове лепилось новое предположение: через тысячелетия его захоронения могут обнаружить инопланетяне. Смогут ли они оценить или понять сущность и значение земных картин? Скорее всего – нет! Хотя бы потому, что они не люди, их восприятие отличается от человеческого.
«А если люди вернутся через тысячу лет? Тогда и костей моих уже не будет. Сколько поколений за тысячу лет…
А может быть время для людей сейчас течёт как и прежде и только я один проживаю какой-то микромиг, в который вместится вся оставшаяся моя жизнь и мои усилия?
Что ж ко мне не приходят жизнерадостные мысли? Почему я мучаюсь в неизвестности и нет ответов на мои вопросы?
А может быть мне надо остерегаться возвращения людей, встречи с ними? Не известно, как они отнесутся ко мне».
Он уже был склонен верить в новую версию его встречи с людьми.
«Осторожность, конечно, не помешает, мало ли чего… Вдруг я не вижу каких-либо внешних изменений, происходящих со мной, а у посторонних они могут вызвать странную реакцию. Или, если вдруг люди сочтут мои действия здесь, сейчас варварскими? Тогда меня ждёт наказание. И ещё, наверное найдётся масса доводов, из-за которых придётся избегать людей».
Он вышел на улицу и пошёл пешком в свой базовый лагерь. Прогулка благотворно подействовала на его нервную систему. Свежий воздух вентилировал лёгкие, движение отвлекало от унылых раздумий.
«Не так уж часто я прогуливаюсь пешком», - думал Он и не знал, мысли это в его голове, или он на ходу разговаривает вслух сам с собою.
Улицы города приходили в упадок. Ещё весной из-под снега обнажился мусор, который разносился дождевой водой по тротуарам и проезжей части. Канализационные решётки забивались бумагой, ветками, листьями, вода собиралась в низинах и на некоторых участках улиц образовались огромные лужи. Тротуары покрывались пылью, их заносило землёй, смытой с газонов и за эту землю цеплялась жизнь – пробивались травинки, ростки.
«Растения живы и я жив и условия для жизни идеальные, а вокруг пустота, организмов нет. Цветки опыляются без участия насекомых», - непонятно зачем думал Он об участии зелени. После чего уже в который раз вспомнил незнакомку из прошлой своей жизни. Она встретилась ему случайно, приглянулась, он сделал попытку заговорить с нею. Зима является не лучшим временем для знакомств, и всё же девушка остановилась, попыталась пристально посмотреть на Него, бросила торопливое «Я спешу», пошла дальше. Через несколько дней он снова встретил её, спешащую. Она увидела его, не отвела глаза, они обменялись взглядами, прошли мимо друг друга. Он подумал, что её оценивающий взгляд выражал интерес и самообладание. «Это награда, - подумал Он. – Если она не игнорирует меня, значит, я ей небезразличен. А может быть она смотрела и вспоминала, где бы могла видеть меня раньше?»
При третьей встрече Он шагнул к ней, фактически перегородил дорогу, протянул руку и назвал своё имя. Она не сняла с руки варежку, подала её навстречу, улыбнулась, сказала, что она незнакомка. Не знакомится вот так с бухты-барахты.
- Вот мы уже и знакомы, - прилепил он фразу к её словам. Она коротко махнула ручкой, бросила «пока» и заспешила по тротуару.
В этот раз Он подробнее рассмотрел приятные черты лица и уже влюблялся в её искрящиеся глаза. Она была похожа на тот образ, который однажды обозначился в его душе. Может быть, облик девушки, которую ему хотелось повстречать в жизни, всегда находился в его сердце и являлся скорее абстрактной, нежели конкретной фигурой.
Образ, а не фотопортрет представлялся ему, когда он мечтал о своей желанной. Ему хотелось встретить современную Золушку и уже не расставаться с нею никогда.
Внешность незнакомки ему понравилась, оставалось узнать её поближе, выяснить, возможно ли с нею совместное счастье. В своём сердце он готов был открыть любые пространства для её любви. И её готовился обожать, быть преданным, достойным.
Не успел. Потому что выпал из человеческого общества. Хотя, если бы он прислушивался к велениям своего сердца, то с середины февраля вполне мог бы встретиться с Незнакомкой. Только Ему почему-то не хотелось специально поджидать её на пути к метро, он ждал очередной случайной встречи, которую организует для них обоих сама судьба.
Обстоятельства распорядились по-своему. Уже который месяц его сердце выхолащивается в безлюдном городе, а руки ежедневно производят десятки тысяч рабочих манипуляций, исключающих лишние, ненужные движения. Он посмотрел на свои руки, вспомнил прикосновение руки Незнакомки. Сквозь её шерстяную варежку он тогда чувствовал собрание нежных пальчиков. Их живое движение, пожатие всколыхнуло в нём глубинные эмоции, информационные токи от кисти побежали к сердцу. Первое прикосновение запомнилось навсегда.
«Может быть и она сейчас вспоминает меня», - с надеждой подумал Он.

(продолжение следует).