Есть такие очень плохие учителя – они ни черта не понимают в своем предмете, но освоили нехитрую уловку: «Открыли учебник и делаем упражнение. Что непонятно? – Там все написано». К таким учителям всегда прилагается специальный тонкий, даже немного с надрывом от плохо замаскированного стыда бабий голос.
Вот этот-то голос сегодня и звучал на процессе Pussy Riot: им разговаривала судья. Судью, как и прокуроров, не показывали – возможно, если обобщить предположение Венедиктова, им было стыдно. Хотя не похоже – скорее, это страх той самой крысы из Киплинга, которая боится выйти на середину комнаты, попасть в объектив веб-камеры.
Прокуроры по голосу тоже запомнились, особенно один, еще совсем мальчишка, наглый, упивающийся своей безнаказанностью хамить тем, кто в клетке, и тем, кто их защищает.
А «подсудимые» особенно были видны на контрасте. Их адвокаты, в отличие от судьи, не троечники-начетники, а понимающие букву и дух закона. Марк Фейгин и вовсе был похож на Коврова в Чародеях в исполнении Виторгана: такой же умный, благородный, сильный – но неспособный ничего изменить. Потому что по одну сторону, там, где клетка, люди, а по другую – как правильнее сказать? – Манекены?
Надежда Толоконникова пытается говорить с манекенами на человеческом языке, объясняет, что нельзя «из более слабой посылки выводить более сильную», от патриарха Кирилла переходить к ненависти к христианству. Куда там. До культуры, до языка, на котором общаются между собой люди, противоположной стороне эволюционировать еще многие века. Хотя и зачем бы? – Противоположная сторона совершенно довольна, она не тяготится нелепым фарсом – она его смакует, издеваясь над беззащитным противником, ведь исход знают все, но вынуждены делать вид и обращаться к судье «ваша честь».
А потом трансляцию отключают вовсе, и бред «свечницы храма» доносится только в пересказе агентств.
В итоге остаются два вопроса.
Первый – зачем литература выдумала само понятие драмы? Мечущийся герой, неоднозначный выбор. В жизни этого нет. Как в «Вавилоне-5» говорил Линьер, «Все просто: мы хорошие, они плохие». И вопроса, на какую сторону встать, не может быть в принципе. Черно-белый мир, как его ни раскрашивай, так и будет разваливаться на две совершенно очевидных половины.
А второй вопрос: кто дал право вот этой «Марине Сыровой» называть себя судьей и решать человеческие судьбы? Может быть, она и ее «коллеги» по басманному и хамсуду отличились перед обществом? Стали для нас моральным авторитетами, написав хорошие книги? Помогли людям в беде? Да попросту – оказались хотя бы эрудированнее и культурнее окружающих? – Нет. О коллективной Марине Сыровой мы такого не знаем. Так почему же она вдруг получила право решать судьбу людей, на голову превосходящих ее в своем развитии?
И конечно, она не чувствует над собой Дамоклова меча, даже не слышала о нем, для этого нужно хотя бы иногда смотреть вверх.
Не остается ничего иного, как повторять Державина и верить.
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един Царем земли.

Больше ничего не остается.