Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте...
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
 

 

Только с возрастом – большим возрастом, о котором теперь и не задумываться, – начинаешь понимать некоторые банальные вещи. Например – зачем в школе изучают Пушкина. Даже не вообще Пушкина (литературный процесс – это, в конце концов, святое), а конкретно окололицейскую лирику. Не «Гавриилиаду», к примеру, не «Ноэли», а «19 октября». Ну скажите, право слово, какое дело нормальному школьнику (и мне раньше «в т.ч.») до Горчакова? Какой еще «первый друг бесценный»? У нормального школьника еще нет не только друзей – у него нет понятия о них – и это, кстати, к счастью.

Кода ко всему стихотворению – как на мой ум – вот:

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

 

И даже не предыдущие, куда как более растиражированные строки «прекрасен наш союз». Тут-то весь и исход: поверить в красоту союза получиться может далеко не всегда и не у каждого. А вот в то, что раньше – там, в Приюте, главное – это да. Но! Там была не только молодость – там было безумие, веселье, задор. Там были мы, которые только становились собой и испытывали как никогда сильное запечатление. Надежды – господи, да все было, что потом куда-то расточилось. Но если поискать, пошлепать вокруг разлапистыми руками – найдется. Разговор о том, как было (как есть – это для титанов духа, в которых иногда себя числишь, а иногда – и извините). Бегство под защиту фавнов, всегда понимавших и улыбавшихся – ну точь-в-точь как ты. И уж Сергей Jустиновичъ Соловьевъ с благородной мраморной трещинкой – он-то и тем более всегда поймет и примет. Вот это и есть «отечество нам Царское село»: то отечество, где было получено если не предназначение, то огранка, где раз и навсегда, на всю жизнь нашел друзей, где уже мог их выбрать – и выбрал, и гордишься! А там, и правда, куда б ни повело счастье…

Вот в Лицее, говорят, еще в конце 50-х девятнадцатого века бледные юноши читали с купюрами – ни Пущина, ни Вильгельма. Ну так и не для бледных юношей писалось. А ведь с тех пор так и идет – школьный день лицеиста, шарики, истекающий улыбками директор… Он-то и сам, может, не догадывается, зачем день лицеиста, причем – срабатывает, как там, – ах да – «паронимическая аттракция». Классический случай. Оттого, что вы лицей (или, не к ночи будь помянута, гимназия), «19 октября» про вас не станет. Сначала повзрослейте, запишитесь в тайное общество, подготовьтесь к выходу на очень холодную площадь – а там уже, так и быть, можно… Но – не раньше.

И вот ведь какая забавность: вокруг нет ни одной площади. Огрызки у метро раздают листовки – но зовут в них явно не туда, хотя la place и Пушкинская.

Одноклассники собираются в корчме «Тарас Бульба» (тоже, в общем-то, ирония: «А поворотись-ка, сынку») – но это от того, что сами не бывали в институте (или бывали не в том), отечество перепутали с песочницей, друзей с тем дивным временем, когда еще не было пуз, детей и машин.

Так что, друзья… Филологи! Отечество у нас все-таки есть. Мы не безродные, мы помним родство. И это прекрасно. И счастие куда б ни завело…

«Ах, как славно мы умрем!» Если бы еще и был повод – тот, по-большому счету, единственный, по которому это можно было бы сказать.