Как любила говаривать профессор Николаева, «иссякают источники жизни». Вот и московские парки испортились. Раньше – в лучшие темные годы – Царицыно было заброшенным, пустынным и романтичным. Разрубленный алтарь в саду Мандельштама плыл вместе с землею, а Часовой холм сдерживали знаки на деревьях круга.
Даже в завалящем Коломенском можно было посреди бела дня найти древнерусскую копейку – и что уж говорить об Ортханке, последним клыком империи выпиравшем из глубин ВДНХ.
Теперь ничего этого нет. Пришедшие с юга орды пыльных строителей осквернили землю, спрятали ее под плитку деревянными молотками, заковали в железные сети берега рек и благоустроили парки, пройдясь по ним, как утюг по плиссированной ткани. Все стало одинаково: гладко, гадко и пусто. Отдыхающих тоскливых волокнистые стада бродят по аккуратным, тютелька в тютельку проложенным дорожкам, ищут редкую тень на выжженных безлесных газонах и покупают мороженое по полсотни рублей у ИП Переца И.И. К башне-руине приделали лестницу и перила.
Удивительная человеческая логика: наслышанные, что в праздники нужно веселиться и, кажется, это делают в специальных местах, москвичи и гости столицы ломятся в оскверненные парки. Уже на подходах туда дорогу запруживает толпа: значит, веселье не за горами. Рамка металлодетектора – и веселье должно обрушиться на жаждущих его горожан. Они начинают метаться из конца в конец, умиляться гулению детей, отхлебывать жидкости и искать глазами развлечений. Умиляться и отхлебывать получается хорошо, а вот с поиском дело обстоит хуже. Вдруг по скученной толпе проносится слух: «Выставка песчаных скульптур!» - и броуновское движение расслаивается, журча, отправляется налево по расчерченным дорожкам. Вон они, песчаные маковки за белыми пластиковыми полотнищами: две сотни денег – и все для вас. По толпе проносится разочарованный вздох, но его заглушает пароход: шестьсот рублей за полтора часа! Два бара! А до Братеева в один конец и вовсе за триста! Опять закручивается людская воронка, опять мельтешат в ней вычурные зеленые платья, малиновые рубашки, ковбойские шляпы и ветряные флажки. Душно мне, душно!
Толпа рассасывается только к полуночи. Искромсанные плиточными узорами, запаянные в фонари, обесчещенные площадными вывесками парки начинают оживать, раскидывать помертвевшие тени по оголенным кустам. Темнота робкими кляксами всползает на камни, сгущается в арках, жадно глотает смех и поцелуи. Вот уже в мареве и дымке, неверная, растворяется «Царь-гора», а рядом с ней вырастает Часовой холм, и сухие листья лежат на его вершине, и знаки на деревьях ведут в темноте белый хоровод … Но снова занимается долгий день, снова по волоконцу в парки просачиваются отдыхающие и, кривляясь, выдувает из мороженых тележек пыль краснощекая скуластая образина ИП Переца И.И.
Все тщетно.