на столе клетка, в которой канарейка
желто-зеленый день, пять часов
на окне яблоко, тубус и лейка
с той стороны прозрачных голосов
трагически смеется картонная семейка
на лавочке котенок ждет пока я растворюсь
на лавочке котенок, хотя это скамейка
мяукает спасительный белый блюз

обслушавшись историй про грациозных женщин
я вышел из окна в переулки травы
улицы в городе, оттенки разных трещин
архитектура современной москвы
камни в ладонях, как сладкая вата
зимой я бы принял ее за снежный ком
в прошлом меня уже звали когда-то
агатой или кромешным мотыльком
старухи у дерева гадают по лицам
у этой женщины сегодня будет дочь
в ее сновидениях, по бархатным ресницам
шлепают отряды из города прочь
в чайной накурено шалфеевым крэком
в детской карамели я храню тебе письмо
мы увидимся, думаю, прошлым летом
тогда и передам тебе, следующей зимой
настроения мнутся, как пальцы и студенты
юный месяц сдает горожанам зачет
с ума сходят не только врачи и пациенты
но и те, кто никогда не искал наоборот
по щекам текут слезы стройной весны
по осенним событиям строятся храмы
времена и года, времена не годны
если от времен года так ломит суставы
я ушел уже той, круглолицей и светлой
до сих пор не вернулся и, признаться, боюсь
что мой дом превратился в мохито из пепла
и цветущий ковбой заключил его в блюз.

на коленях лежит черный молитвослов
никогда не просил и не думал, что буду
сочинять маяки над морями голов
аппелируя к небу, кометам и чуду
внутри-ванная комната, семнадцать часов
от сомнений остались ясный взор и улыбка
знойный кашель и чуткий навес голосов
магнетический голос и стеклянная рыбка.