На прогулку я выехала ранним утром. Ветер разогнал тучи, но было сыро, туманно, мозгло. Мимо окна кареты проплывали карликовые березы, клочья белёсого тумана, отвязанная лодка, длинные ветки ивы в воде, тощие коровы и бык с кольцом в носу, осевшие срубы домов, лосиный брод, излучина реки и плес песчаный. Звонили во все колокала в городе, когда я подъезжала к Висельной горе. Туда уже бежал городской люд. "Гони!" - крикнула я кучеру. Но лошадь уткнулась в толпу и остановилась напротив плаца. Одного арестанта привязывали к врытой в землю доске. Человек десять в деревянных кандалах ждали порки в стороне. Перед ним прохаживался палач, рябой, мускулистый с кнутом в руке в красных шароварах. Городовой о чем-то разговаривал с доктором и священником. Плац был окружен казаками. В это время рядом с каретой спешился лейб-гвардии поручик лет двадцати пяти. Его нельзя было назвать красавцем, обыкновенное лицо, но с тенью внутренней муки. Мне показалось, что не арестантам, а ему нужна Голгофа, терновый венец, капли крови на спине и слезы искупления. "Князь О". - сначала сказал, а потом чихнул человек, в рванном сюртуке, двумя пальцами нюхающий табак из коробки. Мне не хотелось слышать свист кнута, стоны казнимых, видеть, как палач после каждого удара будет смахивать с кнута горсть крови. Я вышла из кареты и пошла в никуда. Меня трясло.