Это цитата сообщения некто_Падший Оригинальное сообщение

Ведь, если ты хотел врагов, кто же тебе смел отказать ...

В тот момент, когда вопрос о моих делах исчезнет по причине того, что ты сможешь просто купить глянец и прочитать о нем там, вдруг выясниться, что мы в хронической ссоре: ты названиваешь мне из галереи, чтобы сообщить, что новый художник хорош не только в живописи, в которой ты, кстати, соображаешь - в отличии от моей новой секретарши.
-Так давай я куплю его тебе. - предлагаю я.
-Хочешь в подарок живого художника?
-Ублюдок.

Мчишься, кусая ногти, в ореол моего вечернего обитания.

Ты устроишь публичный скандал - конечно, устроишь, как иначе: полетят скатерти и дорогой хрусталь с Chateau Calon Segur - не самое дорогое красное, но это сейчас за семь штук, 17 лет выдержки, а через 10 лет он станет таким же дорогим, какой красивой станешь ты. Тебя не унять, ты в гневе - прекрасна, чудесна, даже легкие, как туман, капельки пота в вырезе платья. Вылетаешь, в свое отчаяние, куда-то к шоссе, кажется к реке. Я флегматично улыбаюсь и уезжаю домой.

Холодный ветер растреплет белоснежную меховую накидку, причешет твои буйные кудри (3 часа маленькая девочка с лисьей мордочкой цепляла их об атомы кислорода для придания звериной пышности), обветрит лицо с лицемерным естественным макияжем. Захочешь побежать - черная вода за перилами блеснет фонарем - как уличный вор - единственным глазом, зима дыхнет в лицо перегаром из отчаяния и Вселенской тоски: реплики завизированы, перед глазами путается прошлое, свет вспышек, углы в уборных, облицованных серебристым мрамором с малахитовыми прожилками, и там же слезы, аккуратные руки твоего телохранителя, поднимающие тебя с шатающихся каблуков, а вместе с тобой - тонну твоей Пустоты.

Английский чай, все те же дешевые сигареты - я параноик в смысле привычек - ты скидываешь непривычно испачканные асфальтом туфли, ключи от двух входных дверей и рухнешь, как срезанная бензопилой, рядом с моим креслом. Конечно, ты вернулась. А куда ты, собственно, уйдешь в декольтированном платье цвета артериальной крови и машиной с охраной за спиной?

-Но ведь раньше ... Всё же было по-другому ... У нас ничего не было, но мы были счастливы ... Ты так хотел стать криминалистом ...

Но я слышал это слишком много раза, еще больше раз читал в твоих глазах, сверкающих теперь, как россыпь драгоценных камней: я как будто перевожу бумажки в твердую валюту и храню их в твоей голове. Я бормочу под нос твой монолог, в суфлерских паузах протягивая одноразовые носовые платки, и каждый раз успеваю сказать за пять секунд до того, как прохрипишь ты. Как мы жрали неделями растворимую лапшу и откладывали деньги до зарплаты, красили дешевой сероватой краской дверные проемы, я потом еще пинцетом доставал с поверхности прилипшие волосы от кистей, как я читал тебе свою первую серьезную рукопись, как мы врали, что у нас не работает телефон, потому что ремонт, а на самом деле за неуплату ... И что с того? Любое трогательное воспоминание одноразовое и действует только по сценарию.

В снежную, московскую бурю, въезд - за тридевять земель, в осеннем пальто, на убийство, искать в сугробах пули-рикошеты, снимать отдельно чью-то застывшую ладонь, чьи-то бесконечно синие глаза, замороженные, как что-то паршиво-людское попавшее тогда в наши сердца. Желание стать кем-то, подняться из этих оплеванных подъездов, пожирающего метрополитена, злобного начальства, выше, к облакам ... Мне тогда показалось, что умер сам Бог: нелепый, глупый Бог, бомж в куртке с чужого плеча с отсеченной кистью. И до сих пор кажется. Помнишь, я заболел после этого страшным воспалением легких, и ты отнесла в ломбард последнюю фигурку ручной работы, доставшуюся мне в наследство из большой коллекции, которая, впрочем, распалась давно, еще из-за долгов отца. Чтобы заплатить за мои лекарства. Ты пришла зареванная, и весь вечер пряталась от моих хрипов и температур в ванной. Я тогда сказал себе, что больше ничего не потеряю. Выкупил полмира, после - растворил в топленном кислотном молоке, запер вязью слов, завел охрану: таких милых мальчиков, называющих меня босс, а тебя - хозяйка, водителя и всё это ради того, чтобы больше никогда-никогда не приходилось рано вставать по утрам и курить только в отведенных для этого местах.

-Мы же были счастливы ... В кого мы превратились?!!
-Птица ...
-Не смей так называть меня! Я больше не Птица, умерла твоя Птица, всё-всё исчезло ...

Сжимаю в объятиях, ты бьешься - истерически вопишь, источаешь запах алкоголя, духов и, по-прежнему, молодой кожи, в этом странном танго нам удается дотанцевать до спальни. Ты упадешь в сон словно замертво. Слава богам, а то опять бы пришлось вырубить тебя легким ударом в темечко. С утра кофе, обезболивающее и вечером улетим в Прагу - в этот старый, дурацкий город. Съездим в Англию, к дочери в колледж, ты будешь скрывать синяки под глазами темными очками и играть в хорошую мать. Не волнуйся, обещаю, потом я ей всё объясню, я ей расскажу, как мы стали такими одинокими и несчастными. Ведь ... Всё для тебя, милая, весь мир: все восхищены тобой, не нужно, не хочешь - все ненавидят тебя, я поколдую еще спокойным голосом, приправленным цветастыми знаками, и все будет ровно так, как ты возжелаешь, я уберу все зеркала в доме, чтобы ненавистное отражение не терзало тебя, а бриться буду, ловя отражение собственной морды в кастрюле. Все равно в них никто ничего не готовит. Чего скрывать - я питаюсь лестью и чужой болью, ты - пожираешь собственную плоть и коньяк Годе.

Не думай, что нас испортил статус или деньги. Мы сами это сделали. Еще раньше.

Я забираю у тебя ключи от бара, запираю все снотворное в доме в шкаф и выключаю в спальне свет.

-Видишь, любимая, мы так боялись, что уйдем друг от друга, но мы вместе. Знаешь, становится ВСЕМ после того, как был НИЧЕМ, так же сложно, как и если бы наоборот.

Я закрою дверь и буду надеяться, что, когда придет Избавление, из нас будет хлестать серебро, а не гнилая кровь.

И еще, что ты выпила не весь коньяк.