В описании маршрутов на пик Селлы есть такая фраза: «По Безенгийскому леднику… до Австрийских ночёвок… от альплагеря «Безенги» - 4 – 8 часов». На схеме можно видеть, как тропа под западными склонами пика Брно обрывается, затем возникает ниоткуда перед поворотом ледника в зоне трещин. От нашего инструктора по поводу этого маршрута можно было слышать несколько жёстких выражений, которые я не привожу по этическим соображениям.

Решено было выйти сразу после завтрака. Столовая «Дых-тау», с которой мы договорились, задержала нас на час от расчетного времени. А вот дальнейшее развитие событий в полной мере показало разобщённость группы.

Всё началось ещё с предыдущего вечера, когда Вика с Вольдемаром по мотивам прошлогоднего пиршества нажарили грибов с картошкой. Я лёг спать раньше, и поэтому участия в поедании не принимал. А утром каждому воздалось по делам его. Больше всех скрутило Вику; с желудком мучились все, кто так или иначе прикладывался к угощению. В общем, сборы затянулись до двенадцати. У инструктора уже не было сил ругаться. Воистину, кто бы ни пытался разными способами дисциплинировать нашу команду, повсюду натыкался на ожесточённое сопротивление. Наша безалаберность – это наша гордость. Забегая вперёд, скажу, что поставленная перед группой задача оказалась выполненной. Ещё одна загадка?

После первого часа пути стали понятны нелестные высказывания об этом месте. С левой по ходу стороны возвышался крутой осыпной склон с нависающими камнями. Движение - по самой кромке закрытого ледника. Но закрытого не снегом, как обычно понимают термин «закрытый ледник», а результатами долгой работы того самого склона. В самой нижней части, где появляется на поверхность река Черек Безенгийский, ледник напоминает пляж: песчаные языки, относительно ровные поверхности. Дальше, вплотную к склонам пика Брно – словно гигантская стройка. Однообразные серо-жёлтые гребни мелких камней, съехавшие сверху скальные плиты, просто хаотические нагромождения создают ощущение лабиринта. Иногда из-под песка и камней видны тёмные пасти трещин.
Угнетает такой пейзаж. Ходить в жару тяжелее и опаснее: в середине дня вероятность камнепада резко возрастает, а спрятаться некуда. Ощущение возможной беды помогло мобилизоваться, и вскоре мы вышли на ровный лёд.

Язык Безенгийского ледника образуется в результате слияния огромных ледовых масс с востока и запада, и потому моренные гребни у него идут не только по краям, но и по середине. Именно эта часть используется для движения групп, служит ориентиром и считается наиболее безопасной в плане трещин.

Итак, мы вырвались на простор. Прямо по курсу – Большая стена с треугольником Гестолы. Сейчас зачерпнём воды, разведём лимонную кислоту, поправим лямки рюкзака и бодро зашагаем в сторону грузинской границы.

Час, второй, третий… стена, кажется, не приближается ни на метр. Высота набирается плавно, без резких подъёмов. Может быть, у меня начались галлюцинации, но уже в четвёртый раз (до этого – под стеной Мижирги, потом на спуске в тумане, а ещё на Архимеде и Укю) появилось чувство существования меня в каком-то параллельном измерении. Проявлялось это в потере ориентации во времени. Интервалы движения были одинаковыми, но они казались то слишком малыми, то слишком большими. О пройденном расстоянии ещё как-то можно было судить по окружающим объектам, однако и эти объекты вели себя таким же странным образом. Лишь когда мы пересекли зону трещин, вышли на удобную площадку у озера, ясность мысли ко мне вернулась.

Мы находились на морене, идущей параллельно Большой стене. Пространство между ней и нами было заполнено глыбами льда. Два замёрзших потока – ледник Безенги с востока и Чегем-Безенги с запада сливались воедино, ступенью обрывались вниз и уходили далеко на север, насколько хватало глаз. На крутых, почти вертикальных склонах самой стены были видны многочисленные снежные «доски» и карнизы, готовые в любой момент смести дерзких восходителей. Гестола, Катын-тау, Западная и Восточная Джанги-тау, выступающая из-за неё Шхара подавляли своими размерами. Не то, что путь на вершины, сам подход к ним через ледник казался невозможным. Левее Джанги можно было увидеть нашу ближайшую цель – массив пиков Варшава и Селлы. Рыжую скальную, без единого снежного пятна, Варшаву и безупречно белую Селлу делила резкая вертикальная граница ледника.

С Большой стены каждые двадцать минут ухали лавины. Взошла луна, однако из-за гор её не было видно. Картины подсвеченных сзади скал, снежных карнизов и ледопадов были фантастическими. С грузинской стороны переваливали небольшие сгустки тумана, сползали по кулуарам и таяли где-то внизу.

Громко высморкавшись, Вика торжественно объявила мне, что завтра моё дежурство при её содействии. Ладно, отсыпаться буду дома.

В назначенный час были готовы каша и чай. Содержимое кастрюль растворилось по мискам и исчезло под тентами палаток. Во все открытые ёмкости ветер не замедлял добавить песочка.

Предрассветные часы, ледник Селлы. На стенке Западного гребня – ключевом участке нашего маршрута – следы двух предыдущих групп – условно «левые» и «правые». До основания стенки недалеко, но путь преграждают трещины. Выбирая обходные пути по камням, мы оказались прямо среди лабиринта ледовых глыб – без кошек и не связанные (да простит нас начальник спасательной службы). Назад идти нельзя – ледовый склон, прыгать через трещины – велик риск провалиться или привести в движение всё это застывшее нагромождение, о чём и думать не хочется. В безопасное место выбирались ползком: одна нога в одну трещину, другая - в другую. Доставать верёвки в таких условиях было уже поздно.

Потеряв не один десяток нервных клеток, мы добрались до начала маршрута. Голосованием решили придерживаться «правых» следов. Путь преграждал бергшрунд – ледовая трещина поперёк склона. После того, как я её перелез, понял, что обратного пути нет, как нет и права на ошибку. Зацепиться на тридцатиградусном ледовом склоне попросту не за что, и полёт будет продолжаться до самого ледника. Как раз в зону трещин. Впрочем, страх быстро уходит, когда начинается работа. Надо вовремя подготавливать идущему впереди партнёру верёвку для перил и свободные ледобуры. Передвижение – только на передних зубьях кошек; чтобы на промежуточной станции поставить ногу хотя бы на шесть зубьев, приходилось вырубать ступеньку. При этом не задеть напарников и не уронить чего-нибудь на нижнюю связку.

После восьми верёвок такого передвижения обычный подъём вверх по фирну давался с судорогой. Припекало солнце, от которого на вогнутой искрящейся снежной поверхности склона не спасал никакой крем.
Рядом с подъёмными следами зигзагом вились следы лыж. Ещё не проникнувшись темой ски-тура, бэк-кантри, фрирайда, я подивился тому, что кто-то захотел тащить сюда дополнительный спортивный снаряд.
Спуск мы совершили по осыпному кулуару с обходом пика Варшава с востока. Нечто похожее было и на Укю, только здесь неприятный участок оказался короче.

Девятнадцатого августа мы покинули Австрийские ночёвки. В пути нас подстёгивала гордость разрядников – желание обогнать отделение значкистов, вышедшее на час раньше. И мы сделали это! При переходе с середины ледника на правобережную морену, под склоны Брно, перед нами показался длинный-длинный «паровоз» из двадцати семи человек. Бывшая ранее монолитной, наша группа начала соревнование «кто быстрее добежит до лагеря». Одно только сознание того, что я разрядник, а на тропе – вчерашние новички, придавало силы и желание бежать с рюкзаком. Так незаметно для себя я перевоплотился в одного из тех «слонов», о которых упоминал вначале.

А потом была обычная суета со сбором вещей и утренним отъездом. Я остался ещё на два дня – дождаться трёх напарников, чтобы вместе отправиться на Эльбрус. Но это уже совсем другая история.