Пишет коллега, тоже спец по коммуникативной семантике, тоже ученица Марии Геннадьевны, из Калуги. Предлагает вынести её вопрос на обсуждение на научном семинаре. А я и не против его вынести, только его надо будет модифицировать, потому что он в таком виде не лингвистичен

Я вспомнила, что меня смущало несколько лет назад, когда мои дети были поменьше и я читала всякие книжки по психологии общения.
Вот, например, пишет Гиппенрейтер про активное слушание как экспликацию чувств собеседника (в этой книге - ребенка). Приводит примеры: «Сын: Он отнял мою машинку! - Мама: Ты очень огорчен и рассержен на него; Сын: Больше я туда не пойду! - Папа: Ты больше не хочешь ходить в школу; Дочь: Не буду я носить эту уродскую шапку! - Мама: Тебе она очень не нравится.
Сразу замечу: скорее всего такие ответы покажутся вам непривычными и даже неестественными...»
И дальше: «Хочу снова отметить, что беседа по способу активного слушания очень непривычна для нашей культуры и ею овладеть непросто. Однако этот способ быстро завоюет ваши симпатии, как только вы увидите результаты, которые он дает...»
Ощущения родителей в начале занятий: «Какой же это разговор “по душам”? Получается сплошная “техника”, к тому же неудобная, неестественная. Слова не приходят в голову, фразы получаются корявые, вымученные...»; «они такие непривычные. Неужели нельзя по-старому?»
И дальше автор сравнивает «технику общения» с обучением балету и езде на двухколесном велосипеде: «Так же и с навыками общения. Они вначале трудны и порой необычны, но когда вы ими овладеваете, “техника” исчезает и переходит в искусство общения».
Дальше еще говорится про «я-сообщения», которыми следует выражать свои эмоции. Например, неэффективно говорить подростку перед походом в горы «Очень тебя прошу, будь осторожен!», а надо «Я буду очень беспокоиться». Там, правда, уже не говорится про неестественность - но не ощущаем ли мы ее?
Вопрос: вот эта отмеченная «неестественность», «непривычность», «вымученность» рекомендуемых конструкций не свидетельствует ли об их чуждости русской коммуникативной системе? И если мы с этим согласимся, то как относиться к продвиганию их психологами - как к насилию над русской системой? А как же отмечаемые ими положительные эффекты, ведь у той же Гиппенрейтер огромный клинический опыт, это не только на переводах американцев основано - она знает на практике, что это действительно работает?
В общем, как мы относимся со своей колокольни к таким рекомендациям психологов?

Ну, что я ей ответила, я писать не буду. А вот мне интересно: а народ-то что думает? Тут же люди-то не случайные собрались.

UPD: И главное, почему-то никто не оспаривает заголовок поста. Как будто всё нормально.

Эх! Попробую добавить в эту кашу свою позицию.

Представим себе хорошего психолога, нормально чувствующего свой родной язык. Для него язык – это рабочий инструмент. (Не объект исследования, как для нас, и негласной клятвы как бы это… не портить его ничем он не давал).
Секрет этих «я-сообщений» не просто в том, что требуется подгадать момент и сообщить о собственных эмоциях. На самом деле, если русский родитель в ответ на какую-нибудь информацию от сына или дочери-подростка говорит: «О господи!», - строго говоря, для русского языка это и есть «я-сообщение», так как говорящий сообщает только о собственных эмоциональных переживаниях. (О том, что ситуация небенефактивно воздействует на его личную сферу, о том, что, по его представлению, он не обладает контролем над ситуацией, он предполагал какой-то небенефактивный вариант – и тот реализовался и т.д.). Но психолог тут прикидывает и понимает, что раздраженный подросток в ответ на это, скорее всего, скажет: «Ну почему сразу «О господи»! Вот ты вечно, что бы я ни сказал, - «о господи»! Ты всё время так реагируешь! Меня это дико бесит!» (Сформулировать не сможет, но интуитивно будет чувствовать что-то типа: «Вздыхаешь лицемерно из-за неподконтрольности тебе ситуации, а сама-то как раз всё контролируешь!..» и т.п.). Поэтому психолог предлагает родителю вместо этого сказать: «Я сильно расстроен(а)». И дальше начинает дорабатывать и улучшать эту рекомендацию. Нет, если мать скажет «сильно расстроена», ребёнок может решить, что всё прямо, катастрофа. Лучше сказать: «Я довольно сильно расстроена». Но ребёнок может домыслить и понять это как «расстроена тобой». Поэтому лучше добавить «этой ситуацией». «Я довольно сильно расстроена этой ситуацией». Так и получается эта длинная, развёрнутая лексическая экспликация. В каком-нибудь маленьком русском «о господи», как и в любой последовательности коммуникативных средств, заложено чересчур много смыслов, целый воз смыслов, которые все сразу не нужны, с которыми так быстро не разгребёшься. Родитель бездумно поставит в высказывание две-три какие-нибудь частицы – и этим сразу скажет, как именно на него влияет ситуация, что он в ней негативно оценивает, что предшествовало этой ситуации, как он прогнозирует будущую ситуацию, как он оценивает поведение собеседника, как всё это соотносится с разными известными ему нормами, задевает / не задевает его личную сферу… И без того взвинченный подросток придёт в бешенство. Любой из коммуникативных смыслов способен навредить. Причём эти смыслы (вроде ‘я чувствую, что ситуация мне неподконтрольна’) гораздо точнее и более детализированно раскрывают состояние говорящего, чем «я огорчён», «я расстроен», «мне не нравится». Единственный способ увести собеседников с этого минного поля – запретить все интуитивно постигаемые коммуникативные смыслы, пока идёт «терапевтическая беседа». А то проскочит какое-нибудь невинное опять в «терапевтичном проговаривании чувств», даст смысл ‘неизменность небенефактивной ситуации’. Раздражённый подросток на это отреагирует – начнётся эскалация конфликта. Причём с номинативным значением единицы опять (‘повторно, не в первый раз’) он бы даже согласился, спорить не стал бы, но вот коммуникативная составляющая значения его просто убивает… «А зачем вот ты подчеркнула сейчас идею ‘неизменности небенефактивной ситуации’, если ты хочешь со мной типа мириться?..» (Он так не скажет, не сумеет так точно сформулировать, но будет что-то в этом роде чувствовать). Все параметры, описывающие соотношение позиций говорящего, слушающего и ситуации, нужно убрать за кадр, это всё чревато, когда человек в стрессе. Промелькнёт идея понимания говорящим позиции слушающего – «А какого хрена вы решили, что вы меня понимаете?? Тоже мне, понимающие нашлись!..» Там любая мелочь – и взрыв. Психологу весь треугольник говорящий – слушающий – ситуация нужно убрать, расчистить площадку и поочередно на неё выкладывать строго продуманные смыслы небольшими кусочками. И психолог специально УМЕНЬШАЕТ КОЛИЧЕСТВО ВВОДИМЫХ ЗА РАЗ СМЫСЛОВ. Он растаскивает на мелкие кирпичики то, что может и должно быть сказано, и советует выдавать это порционно. Режет на фрагменты. Это как если груда снега обрушится разом на какой-нибудь фанерный садовый столик, она может его продавить. А психолог советует как бы: слой снежка нападал – мы его счистили, второй слой нападал – мы счистили, и так постепенно мы весь сугроб разгребли, и без ущерба для столика. Потому что каким-нибудь сочетанием русских коммуникативных единиц можно просто убить наповал. Допустим, человек с вами поделился мечтами, а вы ненароком сказали: «Да ну...», – а оказалось, у него уже был опыт обесценивания, и скопились какие-то психотравмы, и мы ещё, как назло, оказались значимым человеком для него, и, короче, он пошёл и утопился.
И вот получается, что это даже не имеет, строго говоря, отношения к системе целеустановок, бытующей в языке. Это специальный рабочий метаязык. Приходится говорить осторожно дозируемыми словами, да, но если бы можно было, чтобы родитель молча поднимал один за другим заготовленные и пронумерованные психологом плакатики, если бы это не было странно, то такой вариант был бы ещё надёжнее, предохранял бы от случайной отсебятины, особенно интонационной. И малые средства звучания выводил бы из игры. А то низкий фонетический регистр, отодвинутые назад гласные – провал.

https://willie-wonka.livejournal.com/702803.html