- Итальянский очень легкий. Я тебе рассказывала про трёх итальянок в поезде из Мадрида в Лиссабон, которые весь вечер жутко хохотали, а потом всю ночь рыдали? Я все поняла до единого слова. Только подумала, что странный очень испанский. Со мной в одном купе. Там женские купе.
- Хохотали, потом рыдали – это как-то очень по-русски.
- Нет, гораздо более бурно.

- Кстати, тут выступала тётка, нейрофизиолог, что ли, – рассказывала про сенсорную интеграцию для аутистов. И между прочим сказала, что бесконечно полезно ползать. Что она прямо всем советует!
- Это Мерлин перевоплотился.
- Да, я тоже сразу вспомнила Мерлина нашего. Там на вершине башни романтичная сцена, и кто-то мечтательно так говорит – мол, вот бы раскинуть руки – и полететь, да?
- Да, а он отвечает: «Нет, вот гораздо лучше аккуратненько спуститься так с башни – и по земле поползать, поползать!..»

- Про чудище стало ещё лучше. Все окончательно ясно.
- Я вот тоже подумала. Теперь уже однозначно.
- Посмотрим, что сильнее будет звучать в Радищеве, если опубликуют.
- В смысле?
- Общая актуальность или злободневность.
- Нам же надо в предисловии что-то педалировать. Конечно, это не совсем проходной момент, что у книги есть место в истории литературы, а саму книгу никто уже прочитать не может. Но я же не перевожу Тредиаковского! [неценз.]. Правильно? Хотя он тоже вон повлиял на всех. Почему он вообще полкниги на церковнославянском написал? Что его сподвигло? Время-то такое было уже... не располагающее.
- Погоди. В предисловии – о том, что для тебя важно.
- А что для меня-то важно? Может, как раз сажают за такое?
- Да не. Мы же про Радищева будем говорить. И только.
- Так вот Радищев-то и поехал в Сибирь неспроста.
- Радищев-то да. Неспроста.
- И вот этот правитель в «Спасской Полести», у которого на пальцах кровь и мозги разбрызганные... Который полководца посылает завоёвывать Крым.
И про цензуру он пишет...
- Не говори.
- Про все написал, как ни крути.
- Да. Срочно надо печатать. А то читать нечего. Все хрень какая-то.
- Ну, на самом деле да, для меня это и важно, что этот текст бездонный абсолютно – и всегда на грани запрещённого. А то и не на грани. И уже какие-то там века проходят – и не помогает. Видимо, он просто вечноактуальными проблемами интересовался. А другие его не волновали вообще.
- Ага. Так что ты не ошибаешься насчет масштаба.
- Не, у меня и не было таких опасений, что я ошибаюсь. В этой книжке просто можно жить.
- Другие проблемы его тоже волновали, но он в корень смотрел.

https://willie-wonka.livejournal.com/695103.html