– Олег, относительно Вашего Человека в пенсне в "Трех сестрах" среди театралов существуют разные мнения, в том числе, диаметрально противоположные. Лично я не только оправдываю наличие Вашего героя в спектакле, но и вижу в нем большие преимущества. Образ Автора спектакль, с моей точки зрения, обогащает. Но кто-то с данным утверждением категорически не согласен, кто-то говорит, что линия Человека в пенсне – это ни чем не оправданная отсебятина, и искренне недоумевает: зачем все это? Данный персонаж родился не в Вашей голове, но Вы его играете, значит, многое знаете. Ответьте на вопрос: Зачем вашим "Трем сестрам" понадобился Человек в пенсне

– Дело в том, что Петр Наумович хотел некоего отстранения от пьесы, хотел своеобразного взгляда со стороны. Человек в пенсне является как бы посредником между происходящим на сцене и залом. К тому же "Три сестры" уже множество раз поставлены, самыми разными способами – от ультраавангардных до гиперреалистичных. Требовалось сделать что-то свое, отличающееся от остального. Ход с Человеком в пенсне во многом был подсказан судьбой пьесы – судьба у пьесы непростая. Чехов же был очень недоволен спектаклем в МХТ. И писал "Трех сестер" он трудно. Мы как бы пытались воссоздать эту двойственную, тройственную ситуацию. Автор – пьеса. Автор написал – он хорошо себе представлял: как это должно быть. Но стоило ему отдать свое сочинение в театр – оно сразу же вышло из-под его контроля. Известно, что Чехов пытался вмешиваться в репетиции, но в какой-то момент он осознал: все – это уже ему не принадлежит.

– Я написал в своих впечатлениях: спектакль получился не только о "Трех сестрах", но и о творчестве, о глубинных взаимоотношениях автора и его героев. Что Вы можете сказать на сей счет?

– Я с Вами абсолютно согласен. Наша цель была именно такой, но, насколько это получилось или не получилось, судить зрителю. Была цель не только поставить пьесу, но еще и поразмышлять над ее судьбой, после того как она оторвалась от своего родителя. И как этот родитель порой изумляется, наблюдая за своими персонажами со стороны.

– Как по-Вашему, линия "автор – пьеса" не мешает основной линии спектакля? Не уводит ли она зрителя в сторону от главных событий?

– Может быть. Создавая Человека в пенсне, мы, конечно, рисковали. И что интересно, изначально вмешательство автора в пьесу было гораздо активнее. Герои находились с автором еще в большем конфликте. Но потом эту линию значительно смикшировали.

– Мы можем однозначно говорить о Вашем персонаже как об Авторе? Пусть не именно о Чехове, но об Авторе? Спрашиваю, потому что кое-кто ассоциирует его, чуть ли не с суфлером.

– Нет, суфлер тут ни при чем. Мы закладывали именно автора.

– Спасибо за подтверждение. Говорят и пишут всякое. Кто-то пытается серьезно рассуждать о спектакле, не замечая в нем элементарных вещей. Например, что основа декораций во всех действиях – это вокзал.

– Вокзал, конечно.

– А что скажете по поводу скупости вашего спектакля на показные эмоции?


– Скажу, что мы с самого начала хотели избежать внешних проявлений, стремясь найти что-то внутренне. Внешние проявления далеко не всегда означают, что что-то происходит внутри.

– Уйдем от спектакля. Хочу сказать вот о чем. Публика в Петербурге, на мой взгляд, незаслуженно обделяет вас аплодисментами. Во время спектакля они вообще ни разу не прозвучали, в конце, конечно, зрители хлопали, но не так бурно, как могли бы. Причина, на мой взгляд, в ценах на билеты, в невозможности попасть на ваши спектакли тем, кто, как правило, реагирует на все наиболее бурно, я говорю о заядлых театралах, из числа пенсионеров, и о студентах. Многие приходят на ваши спектакли не по причине большой любви к театру, а лишь затем, чтобы укрепить свой статус: дескать, мы не плебеи, мы люди культурные, мы из высшего общества, у нас есть возможность заплатить по 5-7 тысяч за билет.

– Согласен. Хотя, как Вы понимаете, тут от меня лично ничего не зависит. И мало, что зависит от самого театра. Таковы современные условия. Но что меня искренне удивило, так это новая политика Александринки. Когда мы играли здесь лет десять назад, то все ступеньки, которые располагаются по бокам от царской ложи, были усижены студентами. Сейчас студентам на наши спектакли в Питере не пробиться. Это абсурдно. Уж кто-кто должен смотреть спектакль – так это студенты. Причем студенты не только театральных вузов. Мы у себя в Москве пускаем на спектакли бесплатно всех студентов по любому студенческому билету. Не важно, кто к нам пришел – будущий железнодорожник или химик.

– В Петербурге студентов тоже от театров не отталкивают, та же Александринка многое делает в направлении привлечения на свои спектакли студенчества. Другое дело, что здесь теперь все очень пафосно, солидно. Императорский театр – о засиженных ступеньках пора забыть. Но это для справки. Вернемся к теме "взаимоотношений ваших "Трех сестер" и публики. Как принимают спектакль в Москве?

– "Три сестры" – спектакль грустный, согласитесь. Здесь нет, и вряд ли могут быть, такие аплодисменты, как, например, после "Волков и овец". "Волки и овцы" – это комедия. У всех сидящих в зале во время и после спектакля хорошее настроение. Поэтому там всегда громовая овация. "Три сестры", напротив, они как бы подавляют. В итоге зритель уходит со спектакля с думами совсем не веселыми.

– Вы объясняете некоторую холодность финальных аплодисментов темой спектакля, а мне кажется, что дело, главным образом, в том, что вы не оправдываете ожиданий значительной части публики – ожиданий чего-то пусть банального и примитивного, речь о трактовке, но близкого всем, особенно женщинам. Большинство требует от театра, от Чехова, конкретно от "Трех сестер" привычных эмоциональных бурь, а вы делаете крен в сторону умственного, а не душевного, восприятия, вы нацелены, на мой взгляд, прежде всего на зрительский интеллект, на буйство его фантазии, на многоплановость, а не на односложность, сантименты и традицию.

– Вы правы. Добавлю лишь, что многое, конечно, зависит от того, кто присутствует в зале. Мы привозим к вам "Трех сестер" во второй раз. Несколько лет назад мы показывали их в БДТ. Тогда прием был лучше, но тогда пускали всех.

– Не будем сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что спектакль достаточно длинный. Людям некогда долго аплодировать – им надо еще успеть добраться домой. И выспаться перед работой. Как тут не завести разговор о шестичасовом "Улиссе". Большой процент публики выдерживает такой временной формат?

– В Москве, не дождавшись финала, уходят единицы. Посмотрим, как будет здесь.

– "Улисс" – спектакль не самого Петра Фоменко, а Евгения Каменьковича. "Носорог", который также есть в программе настоящих гастролей, поставлен Иваном Поповски. Бытует мнение, что уровни главного режиссера Мастерской и других ваших режиссеров качественно отличны. На Ваш взгляд, можно считать спектакли Петра Фоменко основными спектаклями Мастерской, а спектакли других режиссеров прикладными?

– Нет, так считать нельзя. Два года назад мы показывали у вас в Петербурге спектакль "Самое важное". Это постановка Каменьковича. По общему признанию, это один из лучших спектаклей, и не только нашего театра, но и вообще.

– То есть подобные заявления: Фоменко – лучше, другие – хуже, – основываются, прежде всего, на индивидуальных субъективных предпочтениях?

– Разумеется. У всех же разные вкусы. Кому-то нравится Додин, кому-то больше нравится Фокин, и т.д.

– Последний вопрос. Печальный. Театр приходит в себя после нелепой, трагической гибели Юрия Степанова? Что этот Актер значил для вашего театра?

– Мы вместе с ним прожили большую часть своей жизни. Я имею в виду тех, с кого начинался наш театр. Каково наше состояние? Нам тяжело. Все, что связано с Юрой, вряд ли, когда-нибудь забудется. Фоменко, в связи с этим, часто рассказывает такую историю. Луи Армстронг дважды приезжал в Москву. Приехал один раз. Потом был перерыв. Приехал во торой раз. Армстронга спросили: "У Вас был знаменитый трубач в оркестре. Он умер. Кто сейчас на его месте?" – "На его месте – никого, – был ответ. – А на трубе играет другой..."

Павел Чердынцев
http://zhizn-teatr.ru/rubric/performance/9/172/?s=3