Труханов Олег Афиникеевич проснулся в добром настроении. Но, лишь услыхав с кухни запах жженой печенки, в голову его тут же полезли остатки сновидения, словно черно-серые вороны. То ему казались финские скворечни, рассеяно торчащие посреди разреженных грядок, то конногвардейцы в буденовках, выстукивающие на мокром перроне бесовскую, папуасскую чечетку; не давали покоя несданные вовремя в кассу боны; во сне он терялся в улочках, старых, узеньких, мощенных кирпичом, по которым бесцельно бродил разношерстный люд, а в центре площади, скрытой домами и телеграфом, стоял главврач. Он вопрошал, кричал: «Почем? Пощечина? Крольчонку?»
Во сне Труханов порывался ответить, словно, давным-давно, на масленой неделе хотел помочь рассеянно бродящему старичку. Тот потерял бриллиантовую диадему…А диадема…Ах! Она лежала уж в кармане Труханова; ужасно тяжелила карман. И ему стоило недюжинных сил промолчать, затеряться в разноцветной толпе.
Но вот Труханов заставил себя забыть все те ужасные, несуразные картины ночи. Решил встать немедленно.
Апофеозом утра стало то, что Труханов не смог приподняться с постели. Словно между приказом мозга и мышцами была возведена дрянненькая баррикада.
«Что за баркарола?» - подумал взбешенный Труханов. Из кухни все тянуло жженкой.
В комнату вошел крепкосбитый, словно карикатура на пингвина, похожий на дощатое пугало своей неподвижностью, слуга. Не моргая своими глазами, утопающими в песчаных складках, он глядел на Труханова.
«Кадыр!» - взмолился Труханов, - «Ну-ка, подними меня, живее!»
«И не подумаю, вы должны сами встать, преодолев непреодолимое! Неизъяснимо сладки будут те секунды, когда оторвете члены свои от наволочки! Взгляните, дом – неухоженный, челядь вся в рваной одежонке, да холщовых робах. Работники – несолоно хлебавши ходят, дровяник – рушится!»
«О, Кадыр, иди в сад – собери желудей, вытащи из печи печенку, в хлеву прибери, причеши кому надо шерстку, скажи Микуле, чтобы шоры лошадкам поправил, пшенной кашицы поставь, ужо артишоки и анчоусы. Марье прикажи, чтобы переговорила со сторожем, дала ему варева лапшового, да саженцев. Хрычовку Ольгу в палисадник пусти, а Ивану про вояж напомни, пароходный. Тамара про винегрет напомни, карапузам соседским кричи, чтобы катавасией не мучили добрых людей, а еще, ежели упомнишь, передай отцу Агафону, чтоб пришел посмотреть на нашу колоннаду, да не забудь, что сына его зовут к Митрюшкиным названым братом! Тогда встану!»
«Нет, вы все сами сделаете! Иначе вам никогда не победить стоколонную лень! »

Поединок не окончен! Взъяренные противники замерли в баскском, предъюбилейном, безъядерном ожидании!
Делайте ставки, господа присяжные и заседатели!