Я сегодня утром умерла.
Покурила с горя натощак,
Не доделав важные дела,
Показала смерти белый флаг
- Настасья!!! Принеси с сеней крынку с молоком… - в очередной раз голос буйно помешанной тёти Алуши заставал Настю врасплох, стоило только замечтаться…
- щас-щас тёть Алуш, уже бегу - Настя вскочила со старинного сундука, на котором провела вот уже два часа не слезая, сундук вообще был её действительно родной, и единственной в своём роде вещью в этом доме. На нём она спала, внутри хранила свои немногочисленные вещи, это было единственное место в доме, в которое не могла добраться её сводная сестричка.
С тех пор как умер отец Настёны, старый капитан в отставке, мачеха окончательно озверела, Настя уж и не знала, куда ей бежать, некуда ж вроде… а может и есть.. куда, да только вот не могла она так просто взять да и сбежать от своей «родни»…
- ну быстрея дура рыжая, не видишь пить хочет мамульчка! – провизжал пискливый, жутко картавый голосища Лизки, сводной сестрици Насти.
- да иду, иду я!– не зная как отделаться от назойливой сестрёнки прокричала в сердцах Настя.
- ещё похами мне тут сучка ты эдакая – надрывные нотки в голосе матушки заставили Настю прибавить прыти и живо очухавшись от наваждения, благополучно захлестнувшего её в последние два часа яркими, багрово – фиолетовыми волнами спрыгнуть с сундука, феноменальным размерам которого все поражались, и схватив со стола кувшинчик с молоком Настя вошла в горницу.
- на печи лежала тётя Алуша, рядом на тамбурете восседала Лизон, грозный вид которой внушал Насте небольшой страшок, хотя она никогда не боялась Лизку по настоящему, но чуяла всем сердцем, что если уж ей придется, когда нибудь перейти дорогу этой стерве, у той хватит прыти, как следует напакостить в душу…
- вот, нате матушка, испейте – вежливо сказала Настя, на что Лизка сделала такое лицо, что Настёна аж поёжилась под тяжестью взгляда тёмных, поросячьих глазок этой сучки.
- Не будешь ли ты так любезна поведать нам о вот этой вот вещице – ехидно сказала Лизон, проворно доставая из кармана серебряную цепочку с подвеской чёрного камня, с маслянистыми разводами и полупрозрачной серединой, плавно переходящей к черноте краёв. – откуда она у тебя?
Когда Настя увидела эту подвеску что то сжалось у неё в груди, встало комом в горле, так, что ни слова не смогла она сказать с полминуты примерно…
Электрическая лампочка вздрогнула и на секунду погасла, такое бывает из за постоянного перепада напряжения в сельской электросети, которую проводили ещё при царе Гороху…
На секунду Насте показалось, что под лавкой у Лизки, прямо промеж ног её сидел чёрный котяра, да глаза светились как при луне полной у этого чуда, видение казалось столь реальным, что Настя охнула и отпрянула на шаг назад. Мачеха с дочуркой своей восприняли сие действие как признак полного согласия к причастности её, бедной Настьки к этой цепочке…
- что сабака, ужнала?! – проворковала Лиза.
- ну что вы, я в первый раз вижу это.. этот медальон… - искренне призналась Настя.
- врешь, стерва ты эдакая, я тебя насквозь вижу! – прожужжала с печи, доселе молчавшая тётя Луша…
- ну что вы матушка, как я могу, вам… - начала было оправдываться Настя, да Лизка её жестко оборвала, кинув медальон под ноги Насте.
- смотри дура ты рыжая, внимательно смотри, знакомая вещь то, небось! - сказала Лизка и, повернувшись вполоборота к печке, ухмыльнулась невесть кому.
Настя осторожно нагнулась и взяла в руки медальончик, камень казался лёгким и тёплым, его было приятно держать в руках, и тут наконец до Насти дошло то, где она раньше его видела. Когда отец умирал, он дал ей старый фотоальбом их с матерью Настёны, фотографии были старые, но все безапелляционно утверждали в один голос что Настя точная копия своей матери, которая и умерла при её, Настиных, родах… дак вот, такая точно подвеска была на фотографии её мамы, сомнений не было…
- откуда она у вас? – спросила изумлённо Настя.
- а я как раз тебя о том же спрашивала, у нас то она ясен пень, откуда, от твоего отца, а вот как она оказалась в твоём проклятом сундучище, мне знать куда как более интересно… уж поверь мне на слово… - ехидно сказала тётя Алуша.
- я честное слово не знаю, клянусь… - пробубнила Настя, и проронила слезу обиды, скорее уж не на своих родичей, а на себя, на жизнь, на судьбу. Только сейчас она вспомнила, что именно в этот день умерла её мать, и следовало бы сделать выводы что и Настя тоже в этот день родилась… неужто в двенадцать ночи ей восемнадцать стукнет, а осталось то совсем ничего, вечер ведь давно.
Настя сжала свой камень так сильно, что острые края его окаймления врезались в нежную кожу ладошек, сей отрезвляющий жест был сейчас как нельзя более кстати, по крайней мере всё наконец встало на свои места. Тут ей в голову что то ударило, глаза заволокло охряной пелериной, закружилось всё вокруг…
И вот она уже стоит на опушке леса, в руках крепко сжимает свой талисман, и осознаёт что с преспокойным видов наблюдает как уже пять минут созерцает на свой, охваченный огненным духом дом, не без удовольствия вдыхая запах новой жизни, запах горящего дерева и людской плоти, откуда-то она знала, что только её удалось уйти из дома, исчезнуть просто… и ещё может тому коту… хотя кто его знает.

Рыжие, кудрявые волосы, длинной до пояса, пожалуй, развевались на резком, холодном ветру, в зелёных, как у кошки глазах, отражалась луна, Настя стояла в одной потрепанной ночной сорочке на краю леса, внизу бурлил Инзер…
Две вековые сосны при лунном свете казались зловещими вратами ада, после которых не было ничего кроме бездонной пропасти небытия…

Но, очнувшись от дурного сна
И нащупав рядом пустоту,
Я от горла самого — до дна,
Провела незримую черту.
А потом тихонько умерла,
Чтоб ничьих не потревожить снов.
Помнишь, я венок тебе сплела
Из ошибок, слёз и васильков?