Это цитата сообщения angelserafim23 Оригинальное сообщение

Без заголовка

Волки не умирают, они уходят на небо и становятся звездами – так говорила мне моя мать и так хочется верить в это сейчас, в последние часы моей жизни. Холодное небо равнодушно смотрит на меня, а снег колет тысячью тонких игл. Звезды, звезды...Если бы вы знали, каково вашему брату сейчас! Поднимаю голову – тяжело даже дышать, но сил на последний вой еще хватает, может, они услышат и помогут? Но нет, им не до меня, да и я скоро буду там, подмигивать обреченным. Жалко самого себя – так глупо попавшегося в человеческий капкан и лежащего бесформенной массой на пропитанном кровью снегу. Скорее бы уже конец, тогда уж можно будет сказать: «Пал смертью отважных...» Хотя, что за бред в моей голове? Кто это скажет, уж не холодный январский ветер ли? Все чувства обострились, и расцарапанный железом нос улавливает запах родных мест. Так пахнет лишь в нашем лесу, где только вчера носились мы со стаей. Пускай старый вожак меня ненавидит, но там я сильный, там я молодой, там я жил... Как страшно думать о себе в прошедшем времени, но больше ничего не остается. Старуха-мать, у которой я был последним щенком, всегда говорила: «Эй, ты, Серолобый, тебя учу я только один год, дальше жизнь научит. Будь отважен, но хвост держи по ветру, будь хитер, но на лис не походи, будь сильным, но полагайся на другого, а мудрость береги до последнего, ситуацию оценивай трезво, да смотри – дом из сахарных костей не возводи». Как же она была права! Мама, мамочка, вспоминаю о тебе, и из груди вырывается стон. И пусть еще три часа мучений отмерено мне, никакая боль не заглушит ненависти к тем, кто так жестоко растерзал тебя.

Но я же волк – великий зверь, значит надо бороться. Встаю. Капкан раскромсал переднюю лапу, и чувствую я железные клещи вокруг изломанной кости. Теперь, только теперь понимаю я, каково было той лани, в которую вонзал я свои зубы еще неделю назад. Она была жива и смотрела на меня огромными глазами, а я с наслаждением чумового дробил клыками тонкие кости ног. Потом вожак добил ее, а меня искусали всей стаей за то, что я – такой сильный и молодой набросился на добычу первым, как юный волчонок, не знающий порядков стаи. Рана от зубов Чернявы до сих пор не заросла. У, паршивец – мы же вместе еще волчатами из стаи убегали, и нас искали по окрестным оврагам обеспокоенные матери! Вот, это называется зависть. Конечно, обидно ему, что меня вожак ненавидит только потому, что боится, а его потому, что презирает. Эх, еще года бы два и стая перешла бы ко мне! Нормальный процесс – вожак стареет, а кто сильнее, тот и займет его место. Но не быть этому теперь, крепко держит каленое железо... Вновь склоняю морду к капкану. Грызу его, пытаясь хоть челюстями ослабить хватку. Невольно слизываю свою же кровь, которая теперь пахнет человеком. Омерзительно до того, что тошнит, как от тухлого мяса лягушки. Зубы не слушаются меня и в этой последней попытке обрести свободу. Они беспрестанно соскальзывают, и я слышу, ощущаю во рту противный ватно-мягкий хруст. Нет, так ничего не получится. Из-за тучи выглядывает луна и освещает верхушки елей, окружающих меня. Снег мягко серебрится – идеальная ночь для охоты, все следы видно. А я ведь не ел уже четыре дня! Нет, не это сейчас главное. Свобода, ее пьянящее чувство недоступно для меня. Как жалок я, я – Серолобый, охотник, так наивно купившийся на свежую куриную голову. Та валяется в полуметре от меня, и вызывает лишь еще большее отвращение. От моих бесплодных попыток освободиться никакого толку – лишь снег все более и более окрашивается в багровый цвет, услужливо впитывая кровь, стекающую с растревоженной ноги. Идея приходит как-то неожиданно, и вот я уже своими же клыками рву свою же плоть. Свобода, свобода ждет меня. Пускай останусь калекой, но товар дороже цены. Как противно! Чувство омерзения накатывает штормовой волной и перекрывает даже боль, которая пульсирующими потоками стремится в самое мое сердце каждый раз, когда удается перервать сухожилие. Я отупел, я ничего не вижу – только темный от крови снег и разодранную лапу. Как часто я перегрызал кости зайцев, не подозревая, как будет сложно сделать это в решающий момент.

И вот я вижу, что нижняя часть моей правой осталась в капкане. Верхняя же висит уродливыми лоскутьями. Что это значит? Боль не утихает. Она просто чудовищна и давит, давит на меня, как медведь. А ведь это свобода! Пошатываясь и скуля, я делаю рывок. Задние лапы дали хороший толчок и весь мой корпус подался вперед. В каком-то безумии удается пройти еще пару шагов. Меня ничто не держит! Я свободен! Я свой господин! Что-то хлюпает внутри. И... разрывается сердце от счастья, от невообразимого счастья быть свободным. Не знал, что радость может принести столько мучений. Меня будто распяли между тремя бегущими в разных направлениях лосями. И тут же боль прошла. Прошла совсем. Недоуменно смотрю на изорванную лапу – нет, не болит. Могу лететь, теперь могу лететь, небо примет меня. Нет, не хватит сил... Падаю, и мир черным саваном накрывает меня. И только вкус крови со снегом на зубах моих.

Волки не становятся звездами, они умирают, оставляя после себя лишь прах. У красивой сказки нет продолжения. Утром бегущая в вечной гонке за добычей стая увидела на небольшой полянке лежащего в пяти метрах от капкана Серолобого. Снег был обагрен кровью, уже впитавшейся почти полностью, но оставившей на нем беспорядочные кляксы. Волк был свободен в последние секунды жизни. «Он пал смертью храбрых!», - сказал вожак, - «Так почтим же его!». Стая беспорядочно завыла, но уже через секунду понеслась дальше, забыв про некогда живого волка.