1933

I

Я много читал о ледниках и видел их не раз воочию. Как поток бежит

под их толщей, пробиваясь из-под нижней кромки льда. Что он несет

с собой по пути: целые склоны горы перемолоты и процежены в

его почках. И вкус этой воды одновременно сладкий и грязный,

или нежный как дутое стекло. Это объясняет, почему я в стихах отождествляю

ледник со стеклодувом, однако это нет объясняет, почему я сам становлюсь

похожим одновременно на лед и на стекло.

II

Он уже позабыл, когда это началось, но в годы ссылки

у них никогда не было зеркала. Отполированная поверхность льда, однако,

давала некое подобие его. В банный день то немногое, что они имели, плескаясь

в раковине местного театра, - он часто по дороге в этот грязный театр

вместе с Надеждой выковыривал пальцем из замерзшей лужи маленькое

ледяное зеркальце. И тут они оба неожиданно проникались самоуважением,

глядя в этот малюсенький кружок, пока он не таял.

III

Как не дать льду растаять в теплых ладонях, или расколоться

на кристаллы в любой момент? Я обучился этому во время работы

на петербуржских фабриках, этот фокус, которым пользуются стекольщики: поместить лист стекла в шелк и слегка сжать между большим и указательным

пальцами с противоположных сторон. Это порождает

напряжение в массе стекла, и линии силового поля

бегут по его поверхности словно волны.

IV

Секрет был вот в чем: с каждым движением он

заставлял свое тело плыть по новорожденному силовому полю, словно

неся ребенка, или шагая по воде энергично и одновременно

бережно, как будто он сам был льдом.

V

Очарование появляется, когда смотришь:

я был прикован к своему отражению. Из самой земли, из воды

я бежал, стискивая ледышку-зеркальце. Через леса,

через дождь. Но все, что мне было известно

однажды я проснусь в свободном

падении, и алмазы

в моем кулаке.

В переводе Дейва Морли это выглядело так:

David Morely

Osip Mandelstam on the Nature of Ice

1933

I

Id read a lot about glaciers an Id seen glaciers. How a stream runs

under their bellies, sluices from their lower reaches. What it fetches

up along the way: the whole sides of mountain gripped and ground through

its kidneys. And the taste of it as water, both sweet and sullied

or tender as blown glass. Which explains how in poems I confuse

glaciers and glaziers. Which wont explain why I am becoming

both ice and glass.

II

Hes forgetting when it started but during his exile years

they never owned a mirror. The sheen on ice supplied something

of the sort. On washing day what little they had got bashed and

rinsed in a sink in local theatre hed finger out a small

ice-mirror from a puddle, walk with Nadezhda to that grimy

theatre. And they were suddenly respectable to themselves,

staring into its tiny rink. While it lasted.

III

How to stop ice melting from contact with live hands? Or being

flashed to crystal by every moment? I learn this on placement

in the Petersburg factories: a trick used by glaziers: slip

plate-glass in silk and, between forefinger and thumb,

gently pinch the opposing ends. It gives birth to a

pressure: it tensions lines of force which are

hurtling through the mass like waves.

IV

The secret was this: with each move he made, he

made his body ride on that new-born force-field. Like

carrying a child: like walking on water: vigorously,

tenderly, he strode as if he were ice.

V

The charm was in the looking:

I become frozen to my image. Out of earth, out of water,

I ran clutching the ice-mirror. Through forests,

through rain. But all I know is: I

would wake walking, in controlled

free-fall, diamonds

in my fist.

TLС v.0.7.31c