...Ресторанчик в Латинском квартале был греческим. С потолка свисали разнообразные колокольчики, на стене были нарисованы неправдоподобные смуглые женщины. Я села за столик, предварительно задев колокольчик головой и чуть не смахнув бокалы со стола. На звук оглянулся официант. Я попыталась сгладить неловкость улыбкой.
- Мадемуазель – русская? – спросил он.
- Да, а почему вы догадались?
- У вас славянская улыбка. Наши так не улыбаются.
Н-да, интересная деталь национального обличия. Вот уж не подумала бы.
- Что вы закажете?
- Полдюжины улиток, - небрежно сказала я.
- Прекрасно, - ответил официант, и положил передо мной щипцы, напоминающие то ли о средневековых пытках, то ли – о кабинете стоматолога. Хотя, с какой-то стороны, между первым и вторым разница невелика.

Рядом на столе стояла плетеная корзиночка с безжалостно порубленным на куски багетом, то есть – с французским батоном, который здесь жуют быстрее, чем в России грызут семечки. Эти продолговатые кусочки хлеба на две трети состоят из корки, оставшаяся треть с коркой связана такими узами, что трудно отщипнуть кусочек мякиша.
И вот, сижу я, жую этот в боях добытый мякиш, а тут мне приносят мои полдюжины.
Улитки располагались в зеленоватых раковинах, а раковины находились в круглых углублениях, на металлической штуке, которую иначе, чем хреновиной, трудно и назвать.
Хреновина напоминала ту часть душевого аппарата, откуда льется вода. Только дырок было всего шесть. И еще – она, хреновина, была очень горячая. Я посмотрела влево от этого объекта – увидела страшные щипцы. Посмотрела вправо – и там оказалась крошечная двузубая вилочка. Потом я поглядела вперед, и там стоял официант.
- Мадемуазель, я могу вам помочь?
- Нет. Спасибо, - и я улыбнулась как можно лучезарнее.
После чего, бодро взяв в руку щипцы, я попыталась обхватить ими панцирь улитки.
Механизм был понятен: щипцами штучку надо было держать, маленькой вилкой – выковыривать содержимое из панциря. Но так это теория! А скользкий панцирь нагло следовал цитате из Гете: «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет».
В общем, это зеленое «древо жизни» в щипцах ворочалось с боку на бок. И только я поддевала вилкой что-то мягкое внутри, как раковина изворачивалась, оставляя на двух сиротливых зубьях лишь зеленый же (из-за соуса с разнообразными травками) след.
Официант оказался рядом в нужную минуту. Не выдержал, наверное:
- Мадемуазель, это надо держать так...
Далее он твердой рукой взял щипцы, другой лапищей – не менее твердой – схватил мою маленькую вилочку; движением фокусника извлек из панциря нечто малоприятное на вид и протянул ЭТО мне.
- Попробуйте.
Зверь был вкусным. Упругим, нежным, но мускулистым. Именно мускулистость поглощаемой еды давала ощущение небывалого кайфа. И – в то же время – возникало чувство непристойности происходящего. В конце концов, для улитки раковина была домом. И из этого дома ты извлекала труп этого несчастного существа, покрытого приправками.
Угрызения совести не возникли – вторая улитка была вытащена из панциря уже лично мной, без посторонней помощи и без сожалений по поводу этой когда-то ползучей мышцы с домиком на спинке.
Так и были сожраны эти создания...
После чего ко мне подошел еще один официант, доверительно посмотрел в глаза и сказал:
- Живаго.
- Что-что? – переспросила я в некотором недоумении: да, все сходят с ума по-разному, но так!
- Живаго! – повторил официант. – Омар Шариф!!! Не правда ли, я похож?
Н-да, он был похож – как похож кареглазый плотный мужчина арабского происхождения на другого кареглазого типа, прибывшего из тех же теплых мест.
Но знание русской литературы льстило моей национальной гордости. Пусть даже это знание было основано на глупом голливудском фильме, согласно которому в Сибири цветут нарциссы.
***

Для кошелька не самого богатого человека в Париже наблюдается две опасности: рестораны и магазины. Конечно, это глубокомысленное замечание применимо не только к Парижу, но как-то особенно остро данную опасность я почувствовала именно здесь.
Вот Москва, например. Там ты знаешь, что и магазины, и рестораны – это излишество. Поход по этим боевым местам воспринимается, как праздник, который ты себе устраиваешь не часто. Платье в шкафу есть, кастрюльки в холодильнике – тоже. Но как только человек выбирается за пределы нашей родины, так у него начинается ресторанно-шоппинговая лихорадка.
Психология туриста ясна: вернешься из Парижа, а тебя сразу спросят про устрицы да привезенные одежки. Ну и как вам тогда такой диалог?
- Лягушек ела?
- Нет.
- А устриц?
- Нет.
- А что ела?
- Сандвичи покупала и биг-маки.
- А что купила? Покажи, что купила, счастливица?
- Да ничего не купила! Зачем? Платье есть, брюки есть, блузочек в шкафу полно.
- А духи?
- Да у меня еще мой флакон не кончился...
На заре российского зарубежного туризма легенды ходили про людей, которые варят суп в гостиничной раковине. Кипятильник был почти символом. Недавно и моя подруга, съездив в Бразилию, рассказывала про двух случайных знакомых, которые взяли с собой бульонные кубики. Так этими кубиками и питались, потому что тратить валюту не хотели.
Сама я сталкивалась чаще с другими вещами: когда экономные со-отельники, каждый день возвращавшиеся из крутых бутиков с огромными пакетами, за завтраком складывали в сумки йогурты и булочки. Так они экономили на обеде.
Однако это – крайности. Существуют и другие крайности, когда россияне приходят на Елисейские поля и садятся в самом дорогом ресторане. Шаг вправо от полей, и им уже ничего не нравится. И шмотки какие-то дешевые, и еда подозрительно не дорогая, и тарелки не фарфоровые. А публика-то, публика!..
Что касается меня, то я – «трехзвездочный» турист со стажем. Это значит, что на устрицах я сэкономлю, но вот уточку в средней руки ресторанчике съем с удовольствием. А лягушки, как это ни парадоксально, здесь мне попадались только в китайских заведениях.
Эти-то уточки, эти луковые супы, эта баранинка отменная, очень скоро приводят кошелек туриста в плачевное состояние. И тогда последний удар наносят магазины. Мужчины следующие пару абзацев могут пропустить, но дамам скажу: привыкнув к московским ценам, в Париже вы ощутите, что пришел Праздник Вечной Распродажи. Я не говорю про высокие марки, оставим их. Я говорю про кучу мелких сетей, типа «Наф-нафа» или «Ля Сити». В подобных местах часто закупаются студенты, там можно купить сразу и брюки, и пиджак, и рубашечку, идеально подходящую к тому и другому. Каждый объект будет дешевле, чем в Москве. Тем паче, что в Москве такое может появиться еще через полгода. Но тут-то и кроется ловушка: вы попадетесь на количестве.
У меня, например, есть любимый магазин «Camaieu». Каждый визит в эту обитель разврата будит во мне самые нехорошие инстинкты. Вот брючки висят коричневые (сейчас в Париже много коричневого. (- имейте в виду, "сейчас" - это уже три года назад, - В.Л.)). Вот блузочка из материала под замшу (очень модно). Вот тоже под замшу, но другого фасона. А вот россыпь водолазок любого цвета, простых, но очень симпатичных. Потом натыкаешься на фантастический пиджак с оригинально сделанным воротником, и все – пиши-пропало.
Но у туриста есть одно преимущество: он сядет в самолет, вернется домой, и, упиваясь восхищением публики по поводу рассказов да нарядов, простит себе излишние траты. Моя проблема была сложнее: мне пока не надо было возвращаться. А психология российской гражданки В.Львовой при этом оставалась такой же туристской. И девиз туриста – «не упусти!!!!» - галчонком стучал в виске.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ