Последним пунктом по выбиванию из меня чайницкой сущности стал финал кубка Дэвиса. Не знаю как вы, а я впервые узнала про существование такого из книжки Кира Булычева “Гостья из будущего”. Ничего про теннис не ведала, а про крутизну Кубка Дэвиса была в курсе. Даже представить не могу, что было бы, если б ко мне – девочке лет тринадцати подошла какая-нибудь ясновидица и сообщила: написано тебе на роду поехать в Париж и смотреть финал главного теннисного соревнования планеты.
Тем не менее, это случилось. В Берси сошлись наши с галлами, среди зрителей был замечен Ельцин с супругой, а в пресс-баре тем временем журналисты кощунствовали, помещая свежайшие устрицы на пластиковые тарелки.
Пресс-бар этого славного места потряс меня основательно. Французы были щедры, как
А) сторона принимающая;
Б) сторона, заранее готовая к победе.
На фоне гигантских экранов мы пользовались этой фантастической щедростью хозяев и вопили, приветствуя каждый удачный удар наших.
Мы победили. Как в стандартном боевике – в последний момент, когда надежда уже почти сдохла. Кружочки из золотой фольги сыпались на наши головы, я с журналисткой из газеты-конкурента плясала что-то невообразимое на трибунах, а потом началась охота на Ельцина. Дело в том, что в момент триумфа российской команды развеселый экс-президент выскочил на корт. Он обнимался с теннисистами, подпрыгивал от счастья, а в это время его супруга Наина тихо ждала в сторонке.
- Ага! – подумала я. – Рано или поздно Борис Николаевич вернется к жене!
Выбрав стратегическую позицию рядом с супругой и задав ей какой-то глупый вопрос, я стала поджидать бывшего президента России. И он возник – высокий, быстро (на мой взгляд, слишком) передвигающийся и весьма довольный жизнью. Следующие моменты навсегда впечатались в мою память как абсолютно нехарактерные для обычного моего поведения.
1). Я побежала след в след, не забыв при этом включить диктофон.
2). Я успевала ритмично выкрикивать бредовые вопросы в стиле: “Как вам наша победа?”
Интересно, что охранники Б.Н. не дремали и ловко пытались отсечь сумасшедшую барышню от объекта. Ха-ха! Полувывернутая рука с диктофоном не дрогнула. Бред свободно слетал с уст. Ноги же семенили подле седовласового, но на удивление проворного старца так, что позавидовали бы и профессиональные бегуны.
Сейчас уже абсолютно неважно, что ответил мне Ельцин. И неважно, что ответили потом на мои вопросы Михаил Южный или его тренер. Все они выдали в диктофон нечто про веру в Россию, но ни один не пополнил мою личную коллекцию умных фраз, услышанных от знаменитых людей. Так часто бывает: вроде, событие эпохальное, но герои стойко далдонят что-то в стиле: «я смог играть в свой теннис».
Важна была сама атмосфера безумного, и – если задуматься, беспричинного счастья. В конце концов, как вопрошал Гамлет, что он Гекубе, что ему Гекуба???
Потом в кабачке в двух шагах от Берси наши болельщики отмечали победу. Растерянные бармены слушали крики: «Россия, вперед!» и настороженно смотрели, не собьет ли какую-нибудь картинку со стены наш флаг, которым ребята без конца размахивали. В это кафе ввалилась и я с толпой российских журналистов.
Лица у всех были безумные слегка, а в глазах горел щенячий совершенно восторг. Самый популярный тост – «за нашу победу!» И тут...
- Дамы и господа! – воскликнул некто. – Среди нас находятся папа и мама Себастьяна Грожана!
Господи, знали бы вы, как тут все сразу полюбили Грожана! Того самого Грожана, который пару дней назад выиграл у Кафельникова «три-ноль», а потом заставил нас понервничать во время тай-брейка в матче с Сафиным. Но теперь француз казался милым, симпатичным, и все россияне по очереди сходили к грожановским родителям, которые тихо и спокойно выпивали с друзьями где-то в углу.
Родители улыбались. А мы, стараясь перекричать друг друга, рассказывали им, какой Грожан прекрасный игрок.
Попутно я объясняла одной из коллег, почему напиток под названием “кир”, выпиваемый у стойки бара, стоит дешевле, чем за столиком. И тут до меня дошло: кранты! Я больше не ЧАЙНИК! Теперь я сама рассказываю, что такое “кир”, как проверять свежесть устриц и где дешевле выпивать во французском бистро (самые дорогие места – на террасе). Я объясняю приезжим знакомым, в каком районе лучший шоппинг. Я помогаю взять машину на прокат и купить билеты на поезд. Я не размахиваю купюрами в 500 евро (о Боже, неужели такое было со мной!) и не удивляюсь тому, что в ресторане прекращают кормить обедом после трех дня.
Пришел конец песням невиности – пора перечитывать блейковские песни опыта. Это не значит, что я перестала вести себя, как идиотка. Но мой бытовой идиотизм приобрел совсем иной оттенок. Даже войну с сушильными агрегатами в уличных прачечных самообслуживания я выиграла без особых психологических потерь. Что, кстати, стало последним этапом в освоении квартала.
С какой-то деревенской простотой он, квартал, привык ко мне. Он стал дарить мне подарки на день рождения, приветствовать меня на перекрестках, вовлекать меня в ту самую длительную процедуру расцеловывания на узкой улочке. Продавцы китайского фаст-фуда махали мне рукой из-за стекла, букинистка рассказывала про распродажу детективов в мягкой обложке, а булочница, завидев издалека, уже выкладывала на прилавок полбагета и любимую булочку.
Квартал выучил, какие напитки я предпочитаю. Какую пиццу захочу взять “на вынос”. Насколько нужно прожарить мой стейк и как именно подстричь волосы. Вот, собственно, и все – тот самый праздник, “который всегда с тобой”, наконец-то настиг меня.
…А последнее унижение при столкновении с французской бюрократией прошло на удивление весело. Медосмотр. Снова очередь. Все происходит где-то за перифириком – так называется парижский аналог “МКАД”. Мой рост измеряют, не попросив снять туфли. Я на каблуках, но им плевать: главное – поставить несколько циферок в табель.
Потом серьезные медбратья африканского происхождения раздают тару для, извините, мочи.
- Зачем?
- Ну, а вдруг вы беременны?
- А если я сдам анализы и успею забеременеть до следующего рандеву в префектуре?
- Э-э… - пугаются медбратья. – А вы планируете срочно забеременеть?
Я не планировала. Еще через месяц мне выдали, наконец, вид на жительство. И Чайник окончательно исчез из Парижа, уступив место крошечной чашке кофе, вряд ли заметной среди миллионов подобных чашечек.

FIN