Страницы книги Эльвиры Частиковой о Валерии Прокошине (26 декабря 1959, деревня Буда, Калужская область — 17 февраля 2009, Обнинск; похоронен в Ермолине) — русский поэт, писатель и фотограф.

Валерий ПРОКОШИН

«Зачем я так видеть и слышать могу…»



БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ
1.
На девятый день
Бог создал кузнечика –
Так, для забавы.
2.
Сквозь решето дня
Бог просеял шелуху
Перелётных птиц.
3.
«Отче Наш иже…»
Вновь соскальзывает с губ
Пьяной старухи.
4.
Померещилось,
Что судьба прошла рядом.
Верю – не верю.
5.
Во сне ты был жив.
Какая тонкая грань
Разделяла нас.

ххх
Ты включаешь спозаранку свой пейзаж:
Небо, речку, поле, лес — и входишь в раж,
Повторяю за тобою: «Отче Наш…»
Столько радости во всем, что я учу!
Хорошо, что ночь закончилась вничью.
Одеваюсь, выхожу, иду к ручью.
Вдоль сугробов, мимо церкви, словно вброд.
Улыбаюсь — на губах вчерашний мёд.
День шестой. Кричат вороны. Снег идёт.
Жизнь течёт, перетекает через край,
 Ощущение, что где-то рядом рай,
Только ты его пока не открывай.
Пусть он будет, словно ангельская весть —
В воскресенье. А пока сейчас и здесь
Повторяю за тобою: «Даждь нам днесь…»


БАБОЧКИ
Осыпается цветной пыльцой под пальцами
Жизнь, наполненная ангельскими танцами.
Позовёшь — никто из детства не откликнется,
Но, по-прежнему, как много, лет назад,
Обжигает первой нежностью Крапивница,
Увлекая за собой в апрельский сад.
Голоногие, как мальчики нерусские,
Рассыпаются кузнечики июльские.
Боже, твой сачок не раз ещё опустится
До земли, накрыв молитвою меня:
Шоколадница, Лимонница, Капустница –
Падших девочек земные имена.
Солнце катится под горку спелым яблоком,
Я никак не научусь семейным навыкам:
Утром — чай, в обед — омлет, на ужин — ряженка,
Смех соседки из квартиры угловой...
И порхает одинокая Монашенка
Над седеющей моею головой.
Расцветает ночь чернильно-папиросная,
Словно жизнь чужая, злая, несерьёзная.
Тень бессонницы, в окно влетев, куражится –
Вышивает чёрным крестиком, шутя.
Это Траурница, мама... это странница
Вещих снов, посмертных слов, небытия,



ххх
Я не буду курить, только чай с бергамотом – и всё,
Только снег за окном, на окне жёлтый томик Басё,
Только лёгкий сквозняк, только чай с бергамотом в стакане,
За окном только снег, только пачка «Пегаса» в кармане.
Я не буду курить, только томик Басё на окне,
Полумрак, тишина, только чайник на синем огне,
Только ночь, и ночник, и железная узкая койка,
Одиночество давит в груди, одиночества столько!
Только чай и Басё, только снег, только снег, близкий к чуду,
Я не буду курить, я не буду, не буду, не буду…

ххх
                         Александру Ковальджи

Расскажи мне про Кижи, Ковальджи,
У меня по ним всю жизнь ностальжи.
Ты же был недавно в той стороне,
Где вода лежит с землёй наравне.
Говорят, там просто рай для души –
Без единого гвоздя. Дежавю.
Воздух слаще, чем твоё каберне.
Даже чибисы кричат: I love you.

А у нас в Калуге сквозь этажи
Пролетают, отражаясь, стрижи.
Над подстриженным газоном тайком
Осы пьют бензин с парным молоком.
И над пропастью асфальта во лжи
Я живу  здесь на восьмом  этаже,
И уже не понимаю, по ком
Гавриил звонит в б/ушной душе.

ххх
Паустовский пишет: в Тарусе рай –
снегири на яблонях, словно штрифель,
а когда идёшь в дровяной сарай,
снег, исписанный воробьиным шрифтом.
Всё крыльцо - в синицах, в щеглах – окно,
на страницах крыши – ворон помарки.
Время движется, как в немом кино,
под стихи какого-нибудь Петрарки.
Приезжай из горьких своих столиц,
чтоб увидеть в подлиннике Россию.
Я вчера приручил трёх певчих птиц –
Ариадну, Анну, Анастасию.


БОРОВСК

Там, где Боровск, где вереск и воск,
Монастырский закат над рекою –
Кружит мой переполненный мозг
И нигде не отыщет покоя.
Чуть вздыхает мосток без перил,
И провисло июльское небо.
Кто-то жизнь, словно вещь, позабыл
У церквушки Бориса и Глеба.
Гаснет взгляд, отразивший закат,
И безвольно опущены руки –
Я себя приучаю к разлуке
С этим городом… Там, где стоят
Тополя воль дорог, где Христос
Не распят, а раскинут как птица –
Над больницей, где ночью от слёз
Всё никак моей дочке не спится.


ИЗ ВЕНКА СОНЕТОВ

Листает память мятые страницы,
На узких крыльях следом прилетев.
Вдали пейзаж разбит кусочком ситца,
На расстоянии – осиротев.


А рядом зданье маленькой больницы
За тощими фигурками дерев.
Смотрю туда, на корточки присев,