Быстро взобравшись на табуретку, я чмокнул маму в губы и стал совать ей в рот шоколадку... Она не открыла рта и не улыбнулась.Я удивился. Меня оттащили от гроба и повели домой, к тетке. Вот и все. Больше я ничего не помню о своей матери.


 

Юный Александр Вертинский со старшей сестрой Надей

Я смутно помню себя ребенком трёх-четырёх лет. Я сидел в доме у своей тетки Марьи Степановны на маленьком детском горшочке и выковыривал глаза у плюшевого медвежонка, которого мне подарили. Лизка, горничная, девчонка лет пятнадцати, подошла ко мне и сказала:
— Будет тебе сидеть на горшке! Вставай, у тебя умерла мама!
В тот же вечер меня привели на квартиру к родителям. Они жили на Большой Владимирской в 43-м номере. Дом этот в Киеве стоит и до сих пор, выходя двумя парадными подъездами на улицу. Очевидно, для утешения мне дали шоколадку с кремом. Мать лежала на столе в столовой в серебряном гробу вся в цветах. У изголовья стояли серебряные подсвечники со свечами и маленькая табуретка для монашки, читавшей Евангелие.Быстро взобравшись на табуретку, я чмокнул маму в губы и стал совать ей в рот шоколадку... Она не открыла рта и не улыбнулась.Я удивился. Меня оттащили от гроба и повели домой, к тетке. Вот и все. Больше я ничего не помню о своей матери.

Отец не был официально женат на моей матери, так как ему не давала развода его первая жена Варвара, пожилая, злая и некрасивая женщина. Много горя принесла она моей матери, и после того как родились дети — сперва сестра Надя,а через пять лет и я,— отцу пришлось «усыновить» нас. Когда мать умерла, Надя осталась жить у отца, а меня отдали тетке Марье Степановне, сестре матери. Марья Степановна была молодая, красивая, своевольная и капризная женщина со всеми характерными чертами, свойственными ее дворянскому сословию, из которых главное было — самодурство. Поскольку отец не мог жениться на моей матери, союз их рассматривался Марьей Степановной как мезальянс, и мать моя — самая нежная и кроткая из всех четырех сестер и самая юная — пролила много слез, расплачиваясь за свою первую и последнюю любовь. Она
была изгнана из семьи, родители не признавали ни ее, ни ее незаконного мужа. Тетки же мои, сестры матери, были добрее и не порывали связи с ней. Но отца моего тетки не любили, считая его «соблазнителем» сестры и виновником ее «падения». Мне часто приходилось слышать из уст Марьи Степановны:
— Твой отец— негодяй!
Я обижался и верить этому не желал. В глубине детской души я твердо знал, что мой папа чудный, добрый и красивый.






Из книги воспоминания "ДОРОГОЙ ДЛИННОЮ...". Москва.Издательство «Правда». 1990 год

Продолжаю публикацию ПЕРВЫХ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ -  1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 1415,16,17.