Я иду по двору с собакой, а во дворах у нас – средняя школа. Когда мы гуляем, из-за чугунного забора начинают выпускать на свободу мучеников младших классов. На их бледных лицах – приятная расслабленность, как у взрослого, который все утро страдал от головной боли, и вот, наконец, отпустило.

…Мне еще не исполнилось семь лет. Я была мала ростом, инфантильна и труслива. И я твердо топнула ногой и сказала «Нет!». Но, невзирая на эти довольно серьезные дефекты развития, родители спешили все-таки положить меня на алтарь среднего образования. Такое было передовое психологическое веяние: чем раньше, тем лучше. А мои мама с папой были передовые. На пять лет моложе, чем я сейчас. В одной школе директор захлопнула перед нами дверь, едва завидев мою хмурую рожу. В другой нам повезло. Директору не было никакого дела до детских рож, и меня записали.
1 сентября 1980 года стало самым черным днем моей жизни. Мне больно стянули макушку шелковым бантом, а грудную клетку – полиэстровым фартуком, и выволокли за порог отчего дома. Портфель нес папа, цветы – мама. Сама тащить эти символы рабства я отказалась наотрез. Всю дорогу до школы я беззвучно точила слезы. И до последнего надеялась, что возле школы мои черствые родители увидят картину всеобщей детской скорби, и мы повернем обратно. Но вопреки ожиданиям мы очутились в толпе ликующих детей. Они самостоятельно и бодро перли свои вериги – вонючие дерматиновые ранцы и метровые букеты гладиолусов. Нас, первоклассников, построили парами, мама взвалила мне на спину ранец. За руку меня мягко взяла десятиклассница. Я вырвалась и взвыла, как судовой ревун, заглушая радио, из которого раздавались звуки какой-то праздничной школьной песни. Десятки глаз насмешливо уставились на меня, словно троянцы на Кассандру. «Господи, помоги! Ни одного нормального!», - в отчаянии взмолилась я и ощутила чудовищное одиночество, на грани человеческих возможностей. Великое Ничто распахнуло передо мной свои ледяные объятия. Я поняла, какая пропасть отделяет немощое "я" от остального грубого и беспечного мира. Ощущение этой пропасти то слабеет, то усиливается, но с тех пор оно всегда со мной.