По вечерам над ресторанами
            Горячий воздух дик и глух,
            И правит окриками пьяными
            Весенний и тлетворный дух.
            Вдали над пылью переулочной,
            Над скукой загородных дач,
            Чуть золотится крендель булочной,
            И раздается детский плач.
            И каждый вечер, за шлагбаумами,
            Заламывая котелки,
            Среди канав гуляют с дамами
            Испытанные остряки.
            Над озером скрипят уключины
            И раздается женский визг,
            А в небе, ко всему приученный
            Бесмысленно кривится диск.
            И каждый вечер друг единственный
            В моем стакане отражен
            И влагой терпкой и таинственной
            Как я, смирен и оглушен.
            А рядом у соседних столиков
            Лакеи сонные торчат,
            И пьяницы с глазами кроликов
            «In vino veritas!»1 кричат.
            И каждый вечер, в час назначенный
            (Иль это только снится мне?),
            Девичий стан, шелками схваченный,
            В туманном движется окне.
            И медленно, пройдя меж пьяными,
            Всегда без спутников, одна
            Дыша духами и туманами,
            Она садится у окна.
            И веют древними поверьями
            Ее упругие шелка,
            И шляпа с траурными перьями,
            И в кольцах узкая рука.
            И странной близостью закованный,
            Смотрю за темную вуаль,
            И вижу берег очарованный
            И очарованную даль.
            Глухие тайны мне поручены,
            Мне чье-то солнце вручено,
            И все души моей излучины
            Пронзило терпкое вино.
            И перья страуса склоненные
            В моем качаются мозгу,
            И очи синие бездонные
            Цветут на дальнем берегу.
            В моей душе лежит сокровище,
            И ключ поручен только мне!
            Ты право, пьяное чудовище!
            Я знаю: истина в вине.