можно долгий камент????

Можно))

Участок КА-2442 представлял собой площадь в пять квадратных километров на северо-западе заповедника Гринвудс. Огромный сосновый лес на границе Джорджии и Теннеси был объявлен заповедной зоной еще в начале сороковых, когда началось массовое строительство атомных электростанций близ административного центра Теннеси – Чаттануга. Видимо кто-то вовремя решил, что раз уж решились загаживать экологию в этом районе, то, в дань природе за надругательства оставим нетронутыми хотя бы эти девственные леса. Река Болд-Ривер служила границей между Гринвудсом и лесом Чероки, и поднявшись на вертолете можно было визуально рассмотреть эту извилистую ленту, разделяющую соседствующие штаты.
Как удалось главе нефтяного гиганта Норманн Файн Индастриз выбить для себя этот участок до сих пор остается загадкой. Наверное основной напор был сделан на Федеральную Службу Помощи Детям, ибо другого пути в обход закона о неприкосновенности объявленных заповедными зон просто на просто не существовало. Как бы то ни было, 11 мая 1959 года Уолтер Мойер, президент компании с 1958 по 1969 год, на личном вертолете в обществе двух ведущих архитекторов, осматривал свое новое приобретение – участок КА-2442. Тогда и был сделан тот самый исторический снимок что занял почетное первое место в фотоальбоме Бирчвудс, и зародились первые задумки архитектурной концепции самого лагеря.
Первые планы застройки появились уже спустя две недели. Само собой разумеющиеся, эти планы повлекли за собой и другие – а именно те, что касались вырубки, которые необходимо было утвердить в экологической службе, и в целом ряде всевозможных администраций, начиная с начальника самого заповедника, заканчивая службой контроля за качеством грунтовых вод в этом районе. Тогда-то и началась самая настоящая война. Бедняги архитекторы были вынуждены биться за каждый лишний квадратный метр для того или иного здания. Каждое поваленное дерево стоило подрядчику тонны бумаг и море потрепанных нервов. Именно эти, нескончаемые битвы, длившиеся в течение нескольких месяцев вплоть до появления на свет окончательного варианта плана, на титульном листе которого места живого не было от нескончаемых печатей и ревизий, и послужили причиной тому что лагерь теперь стоит буквально среди деревьев. Вырубке подлежали только те, которым не посчастливилось расти непосредственно на месте будущих построек – из-за чего работа строителей усложнилась едва ли не втрое. Тяжелая техника была вынуждена лавировать среди вековых сосен подобно автомобилям на ралли, а сами водители чувствовали себя более шкиперами нежели рабочими, выучивая наиболее удобные маршруты подъездов и разгрузки.
Непосредственно строительство началось в середине июля 1959-го года, однако несколько бригад рабочих пригнали на место еще в конце мая. Их жилые вагончики располагались сначала просто среди деревьев, словно палаточный городок путешественников, а потом, постепенно, ютились все ближе и ближе к площадкам, словно стараясь укрыться подальше от дикой природы. Руководителем второй строительной бригады был назначен Лари Бэриман, отличный специалист, специализирующийся, однако, на работах в экстремальных условиях. Он был завсегдатаем каждой строительной площадки в местах, где остальные лишь разводили руками, причитая что тут и сортира деревянного не поставить. На возведение Бирчвудс его вызволили из Атарктики, где он едва возвел очередную нефтяную вышку. Видимо, осмотрев усыпанный толстенными соснами участок, инженеры тотчас придали ему высшую категории сложности и вспомнили о старине Лари – любителе классического фокстрота и никогда не расстающегося со своим патефоном, который таскал за собой подобно ценнейшему фамильному сокровищу по всем строительным площадкам куда заносила нелегкая. По компании ходили слухи что Бэриман даже имя своему патефону придумал, но в это мало кто верил.
А имя действительно было. Лари звал его Бодди, и едва выйдя из автобуса и бросив беглый взгляд на непроходимую чащу, тихо произнес, похлопывая рукой по громоздкой сумке на плече: «Мда-а… дружок Бодди… здесь нам придется повозиться». Эта его присказка была едва ли не ритуальной, и вызвала довольные улыбки на лицах выходящих следом за начальником крепких молодых ребят. Командировка эта нравилась без исключения всем. Ну сами подумайте, что приятнее – трудиться в заповедном лесу, в окружении ласковой природы, наслаждаясь прохладной речкой после смены и пивом в недалеком маленьком городке; или же крепить реи при морозе минус сорок пять за полярным кругом, мечтая лишь о том, как бы побыстрее добраться до спасительного тепла строительного домика и забыться в глубоком беспокойном сне? Несмотря на тяжелые условия ведения строительства, рабочие буквально наслаждались процессом, пребывая в исключительно хорошем расположении духа.
Неприятности начались немногим позже. А если быть точнее, то в конце августа все того же, ставшего впоследствии злополучным, 1959-го.
Работа кипела полным ходом. Была полностью закончена административная и техническая части лагеря. Первая и третья бригады приступили к жилым корпусам, в то время как подчиненная Лари вторая, проводила, что называется, последнюю огранку, а именно облагораживание значительно пострадавших при строительстве прилегающих к зданиям территорий. Рабочие, подобно садовникам, выкорчевывали пни, рассаживали травку и проводили асфальтовые дорожки, что серпантином петляя между деревьями соединяли один корпус с другим.
Позднее Лари часто вспоминал о байке, которую услышал от одного пьянчужки, некогда первоклассного монтажника-высотника из команды электриков. Тогда, на вечеринке организованной в честь четырехлетия со дня завершения первой стройки, он, изрядно выпив, травил всем кому не лень душевную историю о том, что если строительство не заладилось с самого начала, то нужно бежать куда глаза глядят и даже не вспоминать о площадке.
-Я тогда работал на подрядчика, специализирующегося на возведении жилых высоток. –слово «специализирующегося» он выговорил раза с третьего, однако с упорством продолжал, -Мы только рыли котлован под очередную пятидесятиэтажную громадину а на заправочном блоке ни с того ни с сего рванул бак с керосином. Трое сгорели сразу, двое скончались потом в больнице. Слава Богу, я тогда был в вагончике… но верьте, сквозь жесть почувствовал какой жар там стоял… Месяцем спустя сорвалась вагонетка и молодой парень остался парализованным на всю жизнь… еще через три недели едва не провалился один из несущих стволов – выстроенные девять этажей три часа держались нашими молитвами… а на следующее утро вся конструкция рухнула на хуй. Заживо завалило семнадцать человек, представляете? Но я-то уже знал что это место несчастливое, и строить там нельзя. Знал с того самого дня, когда горел керосин… Так что запомните, коллеги мои – смотрите в оба когда начинаете работу – как что не так, сразу бросайте все под любым предлогом. Жизнь-то она дороже.
Лари решил тогда, что этот самый электрик и поступил-таки согласно собственным убеждениям – то есть бросил работу и спился в бесконечном приступе паранойи. Видать, бедняге начали мерещиться дурные знамения во всем сразу и одновременно…
Однако, к сентябрю месяцу сам Бэриман уже всерьез подумывал о том, что строительную площадку детского лагеря Бирчвудс преследуют несчастья, причем несчастья весьма серьезные.
Во второй половине дня 16 августа, заступившая после обеденного перерыва смена первой бригады продолжила самую неприятную в этой стройке работу, а именно вал деревьев. Проблема была не столько в том, что толстенный ствол нужно было распилить и завалить, сколько в том, чтобы, падая, дерево не повалило своих оставшихся жить соседей, не зашибло людей, и не испортило технику. Затем ствол распиливали на небольшие, не более полуметра в длину, пни, закидывали на грузовик (благо, если тому удалось подобраться достаточно близко), и увозили на лесопилку.
Вот именно в защите людей в тот день и вышла промашка.
Сосна, диаметром ствола в метр с лишним, и общим весом около тридцати тонн, ни с того ни с сего начала падать совершенно не туда куда планировалось. Мгновенно смолк шум переломленной стволом пилы, однако мужчине держащему ее в рука повезло – он успел отскочить в сторону и ему лишь оцарапало сорвавшейся цепью щеку. Падение огромного дерева – процесс далеко не стремительный. Эта же сосна, казалось, падает и вовсе целую вечность. Треск переломленного ствола и шум ветвей на высоте запомнился той смены, наверное, на всю жизнь.
-Бего-оо-оом… -истошно завопил кто-то, и это оказалось единственным криком на ближайшие десять секунд… Потом, однако криков было куда больше, но это потом, а сейчас, дежурная смена, словно муравьи ринулись в рассыпную, стараясь оказаться как можно дальше от медленно заваливающейся громадины. А заваливалась она прямо на машину погрузчик, водитель которой тщетно пытался открыть заклинившую дверь кабины.
Это приметил кто-то из строителей и бросился было на помощь, но одного лишь короткого взгляда в сторону дерева оказалось достаточно чтобы несостоявшийся спасатель сам бросился наутек.
В фильмах, люди часто кричат перед гибелью, этот же человек не издал ни звука до самого момента, когда гигантский ствол, словно нарочно, в месте наиболее высокого сочетания масса-скорость раздавил кабину погрузчика, сжав ее почти до самой земли.
Вот тогда-то и начались крики.
Сам Лари не видел что извлекли впоследствии из-под дерева, но слышал что смотреть на это людям слабонервным не рекомендовалось. Потом приехала следственная бригада, представители страховой компании… Разбирательства тормознули стройку на три дня, после чего, заметно приунывший персонал вернулся к работе.
Следующий шаг на пути к воспоминанию рассказа старого электрика-монтажника произошел третьего сентября.
Днем раньше персонал закатил внеплановую попойку, которая продолжалась далеко за полночь. Лари тогда в компании ближайших своих друзей Вильяма Нерроу и Генриха Йорзи до пяти утра, слушали на «Бодди» Эллу Фиджеральд и резался с ними же в покер. Игрой это назвать было тяжело – выпито было две и почата третья бутылка «Блэк Лэйбл», отчего друзья именно что «резались». Часа в три зашел, также сильно нетрезвый помощник старшего бригадира с фотоаппаратом в руках и заявил что делает снимки из жизни строителей. Друзья посмеялись, после чего убрали со стола спиртное водрузив найденную в холодильнике бутылку кефира и все трое сфотографировались на фоне патефона и их временного прибежища. Позднее, и эта фотография нашла свое место в альбоме, но в то время никто из них троих об этом не думал.
Впереди еще оставалась половина бутылки качественного виски и нескончаемое чисто партий игры…
На следующее утро у девяноста процентов персонала стройки, за исключением разве что законченных трезвенников, заметно побаливала голова. Воду также употребляли в куда больших чем обычно количествах, плюс погода, как назло, выдалась до невозможного сухой и жаркой.
В такой день, даже Норс-ривер, казалось, замедляла свое течение, вода ее выглядела густой, тягучей массой, так непохожей на быстрый живительный поток. Над горизонтом стояло марево, рожденное над атомными станциями в Чаттануга, и сама земля, растрескавшаяся и сухая, задыхалась под нестерпимым жаром.
Лари Бэримен сидел на крыше едва достроенного одноэтажного корпуса, и свесив ноги вниз наблюдал как несколько человек его команды варили битум. Заливать крышу само по себе дело неприятное, да к тому же в такой жаркий день и с сильного похмелья… Лари клял себя, по крайней мере за третью выпитую бутылку виски, и материл на чем свет стоит своих подопечных, пытаясь, если и не ускорить процесс работы, так по крайней мере получить толику душевного удовлетворения; какую только и получает начальник срываясь на младших подчиненных.
Когда со стороны соседнего котлована донеслись крики, Лари поначалу решил, что просто кто-то с кем-то ругается – благо в этот день перепалки между рабочими случались особенно часто. Но уже через пару мгновений понял что вопли, услужливо донесенные ветром до его ушей, на ругань вовсе не похожи.
А в следующее мгновение прогремел взрыв.
Конечно взрыву этому было далеко до того адского грохота, что еще был свеж в его памяти со времен подрыва ледников в Арктике, однако для мирной строительной площадки это был явный перебор. Ребята, еще секунду назад меланхолично помешивающие битум в водруженной прямо на костер бочке, уже сорвались с места, и, бежали туда где теперь можно было разглядеть клубы черного масляного дыма, поднимающегося среди деревьев.
Потом рабочие смогли полностью восстановить картину – повредился шланг в смесителе кислорода сварочного аппарата и редуктора. Началось обратное возгорание, что и привело к взрыву. Словно нарочно, рядом стояли бочки с мазутом, тотчас полыхнувшие высоченными факелами. Тогда погибло четверо. В том числе и старший инженер, ближайший друг Бэримана по нескончаемым стройкам – Генрих Йорзи.
В тот-то вечер Лари и вспомнил россказни алкаша-электрика.
Вспомнил, и внутренне содрогнулся.
Нетронутая природа заповедника Гринвудс уже не радовала глаз и не притягивала своей чистой красотой. Напротив – гиганты-деревья теперь казались враждебными, а, совсем еще не давно, являющаяся главной радостью изнуренных за смену рабочих, Норс-Ривер, опасной, и источающей зло. Лари любил купаться ночью – когда теплый влажный воздух наполняет легкие, а вода больше похожа на парное молоко. Он ложился на спину, и смотрел на звезды, словно отчищаясь от грязи прошедшего дня. Теперь же, в темноте он бы не заставил зайти себя в воду. Не пропадало ощущение, что стоит лишь отплыть от берега, как что-то непременно схватит за ногу, увлекая вниз, туда где в мягком и непременно теплом иле затаилась смерть.
-Послушай, старайся не забивать себе этим голову. –сказал ему Вильям Нерроу, когда Лари поделился своими переживаниями, -Генрих был и моим хорошим другом. Поверь, я также как и ты, переживаю из-за его смерти. Но давай не будем впадать в панику, ок? У нас с тобой, дружище, профессия такая. Вон, слышал на пятой вышке кран завалился? Так восемь человек разом зашибло… что ты хотел… А вспомни Иллинойс полтора года назад? – Вилиам имел в виду случай ужаснувший всех так или иначе связанных со строительными работами людей, когда самопроизвольно детонировал ядерный заряд, подготовленный для подземного атомного взрыва. Тогда две профессиональные бригады, с десяток лет, занимающиеся созданием подземных резервуаров, заложили заряд мощностью 12 килотонн, и собирались было уже покинуть опасную зону… Но не успели. Сколько точно тогда погибло людей до сих пор никто не решался произнести вслух.
Лари понимал правоту напарника, однако выбросить из головы дурные мысли уже не получалось, и работу он продолжал без былого энтузиазма.
Вечерами беспрестанно слушал фокстрот; напрочь выбросил из рациона любой алкоголесодержащий продукт, а к любой работе подходил подобно инспектору по охране труда, руководствуясь правилом: миллион раз все перепроверь, а лишь затем начинай что-либо делать. В силу прошедших событий такие крутые изменения в поведении бригадира удивить никого не могли.
До октября месяца, когда строителей переселили в отстроенные корпуса, произошло много неприятных событий, но, несмотря на то, что руководству приходилось трижды (!) менять персонал – люди просто на просто отказывались продолжать работу – Лари Бэриман оставался начальником второй строительной бригады.
Ближе к зиме 59-го лагерь остался пустым – лишь несколько человек остались дежурить, гоняя горячую воду по трубам, дабы не лопнули к оттепели и осуществляя мелкий ремонт в случае если строители что-то упустили, и Лари Бэриман был среди них.
Уехал домой он лишь после открытия 20 мая 1960 года, и больше никогда не возвращался в Джорджию.
Как, впрочем, и очень, очень многие.