В развитых демократических режимах человек, который хочет власти, должен заручиться коллективной поддержкой. Тогда он сможет представлять интересы избравшего его коллектива и сделает власть более приемлемой для своих избирателей. 

В такой системе важно уметь договариваться и вырабатывать компромиссы. Присущее власти насилие заменяется или, по крайней мере, смягчается и маскируется сложной паутиной договоренностей, сдержек и противовесов. Но работает это все до того момента, пока действуют социальные лифты и общественные институты, позволяющие заниматься политикой. 

Авторитарные режимы ломают этот двухчастный механизм, стремясь укрепить властную сторону. Власти нарушают положения общественного договора. Для этого применяются два главных метода. Во-первых, репрессии в отношении политических активистов, которые все еще могут как-то повлиять на политику. Во-вторых, последовательное снижение роли «подчиняющихся».

Россия — характерный пример такой эволюции. Про репрессии в отношении политиков (посадки, убийства, изгнание) сказано уже очень многое. Реже обращают внимание на то, как менялось отношение власти к россиянам — хотя его можно проследить даже на языковом уровне.

В истории современной России был сравнительно недолгий период (он пришелся в основном на девяностые), когда к гражданам относились как к избирателям. Это, впрочем, произошло не благодаря демократическим институтам. В эти годы у политтехнологов просто не было достаточного опыта, чтобы контролировать избирательный процесс.

С приходом Путина — а возможно, и чуть раньше — произошел первый слом этой нестабильной системы. Слово «избиратели» постепенно превратилось в «народ». Это слово схоже со словом «власти»: такой же коллективный субъект, который не распадается на отдельные личности и обладает единой волей. «Народ» — это когда «все как один!». Тут невозможны разногласия внутри единого народа. Во многом отсюда идея «большинства», будто бы представляющего всех россиян.

Второй слом системы произошел в начале двадцатых годов, где-то в районе пандемии ковида. «Народ» превратился в «население» — уже не субъект, а объект. А еще точнее — ресурс.

Принятие поправок в Конституцию в 2020 году было последним широким актом аккламации. Но и пандемийные ограничения, и широкие репрессии после начала СВО, никакой легитимации не потребовали. Более того, на президентских выборах 2024 Путин получил под 90% голосов, так что итоги стали выглядеть декоративными, а не легитимизирующими.

После вторжения граждане окончательно стали «населением». Например, громкая борьба с «убылью населения» и разработка мер по его же приросту — это сфера не политики, а управления ресурсами. Впрочем, ресурсные отзвуки слышались давно — например, в позаимствованном Путиным у Солженицына больше десяти лет назад слове «народосбережение».

Переход от «народа» к «населению» очень важен. Если у «народа» была хотя бы возможность что-либо одобрить в едином порыве, то от «населения» и этого не требуется. Оно — ресурс. У пшеницы ведь не спрашивают согласия, прежде чем сделать из нее муку, и от нефти не требуется одобрения, чтобы стать бензином или еще чем-нибудь полезным.

По ходу  подтачиваются и со временем разрушаются любые институты, позволявшие гражданам хоть как-то влиять на политику. Эти институты заменяются серией назначений сверху - без участия общества. Губернаторы, министры, маршалы, назначаются исключительно волей одного, а когда проворовываются, то им же и увольняются, или переводятся, когда как. Народ безмолствует, или офигевает...

Общественный договор тогда не просто нарушается, а разрывается властями в одностороннем порядке. Граждане же изо всех сил пытаются найти оптимальный сценарий поведения. Вопрос: есть ли у них шанс?