Небо тяжёлое, серое, словно гуашью крашенное скозь прорези свет пропускает неяркий, желтоватый чуть, словно там, за облаками тёмными, разожгли костры жаркие и рвётся пламя на улицы серые, сухие. Но не дотянуться свету в город асфальтовый. Зачарованный, замираю у окон раскрытых, забыв о прощениях, звонках и письмах - только небо тяжкое, лишь солнца кусочек яркий из-за крыш серых слепит глаза... Снег и снова снег белоснежный по рукам моим озябшим - не сбежать, шрамы открытые водой небесной лелея, не спрятаться белезны боящемуся, холод за руку держащему.

И по ночам Луна рисует тени по полу комнаты и девушка, локоны рассыпав по плечам сгибается над запястьем
кровоточащим, раз за разом лезвие занося. И слёзы текут по её лицу, и тело уже отказывается
двигаться - лишь губы в агонии шепчут - Господи, ты видишь, Господи. Вытягивает руки свои длинные,
к окну протягивает, но лишь билетики старые автобусные по полу рассыпаны - билеты к счастью прошедшему
Билеты к предательству, потерянной любви. И чувства её словно сон былой, словно привиделись ей
объятья крепкие, словно не было поцелуев жарких словно летний полдень и поцелуев кончиков пальцев
влюблённых - словно не мечтала она остаться в объятьях Грешника своего навеки.
И сидит Кай на подоконнике, до 100 считая, и верит, что краса должна умереть, но ему то что - он не был никогда
красой, лишь холодным серебристо-блестящим принцем северного полюса, ломким и хрупким фаворитом
королевы снежной, мазохистом извечным, бинтами белыми, словно снег на равнина пред её замком, запястья
перевязывающим.
Сходятся и расходятся линии половиц, в душе моей - речные системы боли и страха, проевшие грудь,
спешащие к ране рваной над сердцем, спешащие вылиться морем из глаз голубых. И шепчут Каю
"Я люблю вас", а он морщится и кричит по ночам в потолки белые - не любите меня, не любите, ибо если
не вы убъёте меня, так я вырву сердце у вас из груди, растопчу каблуками железными, изрежу
ногтями чёрными и словами затейливыми. И видит Кай сны жестокие, кровью пропитанные, где любовь
из-за углов, из глаз чужих, незнакомых теплиться, и просыпается Кай в отчаяньи - на груди телефон
лелея, имя одно-единственное шепча, но звонит другим и страх детский выплёвывает в трубки телефонные
не слыша ответа, ответа нужного не ждя.
И по утрам открываю глаза, белые потолки словно небо свинцовое давят и давят на тело моё снами
изломанное, к окнам бросаюсь и ветви-пальцы деревьев на ветру колышаться, покоя не даря, птицы чёрные,
вороны верные ножам-крыльями небо прорезают и проливется кровь его на облака ватные, по утрам в
алый окрашиваетя горизонт и не хочетсяч кричать, лишь спиной к стенам холодным, ко снам больным, любовью чужой пропитанным.

Но расцетает небо слепящим сине-голубым, врываются пламени языки на крыши, и новая вьющаяся струйка дыма рассеевается  воздухе. Устало запирая от надежды двери, на распашку в комнате оставляю окна.