Моросящий дождь кривил улыбки людей, приготовившихся к зрелищу. Зрелищу умерщвления. Старые виселицы скрипели от ветра и витающей в воздухе жажды. Жертвы на деревянном срубовом полу выглядели трагикомично. Неровная нервная стойка, переминание с ноги на ногу. Хвать! - и пойман взгляд из толпы, с прищуром, кроваво-беззубый, на коротке. Картины прошлого не успевали даже мелькать, залитые краской всеобщего дьявольского веселья. Каждый в толпе так рьяно упивался своей жизнью, на контрасте с троицей, растерянной, не готовой, не успевшей встать в последнюю оборонительную стойку.

Первый, с властными глазными бликами, с усами, стоял впереди всех и бесстрашно смотрел на толпу. Роберта Барокко задержали при попытке революционного переворота, прямо в конференц-зале. Оппозиционный отряд не расчитал сил, информаторы перекуплены, штурмовики пьяны, сознание уцелело у идейных вдохновителей, коим он и являлся. А что терять? Спросит любой, ожидающий незавидной участи. Если на поверхности - быт, копоть, пустая солома, а там внутри - сгусток идей, нового понимания, запаха другой жизни. Не как сейчас. А теперь и запаха то уже не осталось. Кроме сырых дубовых висельных досок. Семья отвернула нос, друзья прикованы к молчанию цепями страха, любовь к переменам в жестоком кулачном бою нокаутировала все прочие, незамысловатые любови. Наверное, он предпочел бы смерть на костре, но его виселица №3 усмехнулась.

Вторая, с ржавыми волосами, смешная, с прозрачным лицом; с тонкими запястьями, не обезображенными шрамами, браслетами и часами. Когда все врачи из соседнего монастыря поставили мальчику диагноз - проказа и заперли его в погребальном схроне, женщина, подпалив дверь, вытащила мальчика из полымя и выходила его, на ноги поставила, да ещё верой верной наделила. Так сложно быть простой, но сильной, совсем не так, как быть сложной, но немощной, а получилось, совместилось. Ключи повернулись и распахнулось навзничь что-то немыслимое, неподконтрольное, ненужное желчи и злобе. А что терять? Лишь смирение своё. Наверное, она предпочла бы умереть на смертном одре знахаря, как жертва эксперимента, неудачного, но столь нужного для будущих поколений, но виселица №2 сморщила нос.

Третий, с поникшим нутром, с дрожащими от негодования руками, осознавая, что таинство жизни человеческой размешано, разболтано, разорвано на куски. Вот он стоит, убийца насильника своей дочери, перед судом "праведным", в то время как совсем недавно выступал в роли суда "грешного". А как не судить? Как не стучать молотком по низменности, бесчестию, по оскальной бездушной улыбке? Ну если не Бог, то почему не я? Когда сердце горячее, чем рукоять ножа, а туман перед глазами, как во время утренней росы; босиком, по собственным убеждениям... И невозможно не переделать этот мир под себя, вырезав, прочистив, вытащив... Вытащив занозу можно и умереть? А что терять? Свой мир, свой круг; такая тихая и воплощённая персональная мечта.
Наверное, он хотел бы умереть в старости, со стаканом воды и улыбкой на лице, но виселица №1 лишь покачала головой.

- Ах если бы взгляды могли убивать! - воскликнула виселица №3. - Тогда бы мы и вовсе не нужны были!
- Не каждый взгляд обладает такой силой... - вслух подумала виселица №2. - Зато, если бы люди победили все болезни, мы бы стали единственным олицетворением смерти.
- Пожалуй, смерть не столь глупа, чтобы полагаться на нас одних. - мудро произнесла виселица №1. - Всему своё время.

В трпетном шёпоте толпы раздался треск трёх, одновременно обрывающихся верёвок...

- Согласно неписанному древнему закону... - начал глашатай...