Натянув шелковые черные перчатки, Роберт Барокко с удовольствием отметил, что руки не дрожат. Даже после двух десятилетий ежемесячных умерщвлений. Хотя каких к черту умерщвлений? Чистки. Суровой и беспощадной демократичной чистки общества от педофилов-насильников, здравомыслящих маньяков, серийных убийц и врагов благословенной многоштатной родины.
Насвистывая «Янки Дудль», Роберт посмотрел на часы в золотой оправе. Он любовался ими, как неким штампом, признаком высокооплачиваемой любимой работы узаконенного палача в четвертом поколении. В такие минуты, за час до экзекуции, как будто фотографии в зелёном кожаном альбоме, всплывали перед глазами картины. Начиная от черно-белого силуэта прадедушки Теодора Барокко, с наточенным массивным топором. В те времена до появлении гильотины было модно было отождествлять топоры с живим существом, у которого было особенное имя и особый характер. Сия семейная реликвия под стеклом лежала в семейном музее на веранде и табличка гордо гласила: Клеймор «Справедливость». Бедный, бедный Клеймор «Справедливость», заскучавший по сильной волосатой мужской руке, списанный в заслуженный почетный пенсионный тираж, ни капли не проржавевший. Всё такой же готовый в любой момент выполнить свою справедливую миссию. Таково было справедливое начало иерархии Бостонских палачей, взрастившей верных служителей Государства, как Джеймс Барокко, всю жизнь поворачивающий рубильник напряжения на электрическом стуле, Авраам Барокко, нажимающий красную потёртую кнопку в газовой камере и вот он, гордость и отрада семьи – Роберт Барокко, мастер смертельных справедливых инъекций. Всё-таки со времён распятия на вершине горы, человечество совершило огромный скачок вперёд… В плане справедливости.

Ровно без пятнадцати двенадцать из комнаты Z в белый холл «Центра исполнения приговоров» вышёл медик, итальянец по происхождению, Марио – противный маленький рыжий веснушчатый человек, вечно хихикающий и отпускающий шутки фаталистического толка. Его Роберт прямо-таки ненавидел всей душой, и это пожалуй было единственное, что его раздражало в его спокойной справедливой работе. В подсознании навсегда поселилась неприязнь к этой прелюдии: одно дело покончить с жизнью недостойного, и совсем другое – усыпить человека, сделать его беззащитным, чтобы потом другой убил его, а смертник не мог посмотреть в глаза своей судьбе.
В роду палачей Барокко издревле хранился и передавался из поколения в поколение один профессиональный секрет: все из семьи, в отличии от остальных представителей благородной профессии, перед казнью смотрели в глаза жертве. Это было своеобразной последней проверкой, последней стеной перед вратами Господними, безукоризненный ответ на вопрос – верен ли приговор?
Как гласила легенда, прадед Барокко, отказался казнить одну женщину, которую приговорили за убийство нескольких малолетних детей, заявив, что женщина невиновна. После беспрецедентных совещаний было решено отправить дело на доследование, которое полностью оправдало женщину. Женщину, впоследствии ставшую, прабабушкой Роберта.
И вот на нём эта странная традиция закончилась. Все жертвы были тихи, спокойны и обездвижены. Глаза были закрыты, но всё же, отдавая дань почтения установленному порядку, Роберт, каждый раз всматривался в лицо очередного преступника, изучал форму его лица и мимические морщинки.
- Отличное новое снотворное привезли! – прервал задумчивость палача, рыжий Марио. – Наверное он там сейчас цветные сны видит, хехе… - мерзко хихикнул он. – Можешь в принципе уже приступать – время – без десяти двенадцать.
Роберт ничего не ответил, оставалось какое-то почтительное отношение к таинству лишения жизни.

В комнате Z было по весеннему свежо. Кровать, стул и настенные часы без боя. Роберт задумчиво откинул голубую простыню и посмотрел на лицо. Плохо. Очень плохо. Властный высокий лоб, орлиные ноздри, глубоко посаженные глаза. Такой может убить 16-летнего подростка. Вперёд, за дело. Мужчина отвернулся, достал из кармана шприц, сбил головку ампулу и услышал позади себя тихий стон и покашливание.

- Черт побери! – Роберт резко обернулся, ампула неловко выскользнула из рук и неконтактный яд мгновенно впитался в ковер. – Черт! Идиотские новомодные снотворные…

Собирая осколки с пола, он поднял голову и увидел пристальный взгляд глубоко посаженных, чёрных, как смоль глаз. Всё обстояло хуже не куда. Что за ерунда посреди безоблачного существования? Совесть? Профессиональная этика? Эй-богу, право, замолчи проклятое сердце. В конце концов – это просто воздаяние по заслугам.

- Можете никого не звать? – прохрипел черноглазый. – Я хочу принять свою участь в здравом уме и твёрдой памяти.
- Мне запрещено с вами говорить. – сбивчиво произнес палач. – Это не по правилам.
- К черту правила… – облизывая губы прошептал приговоренный. – Мне осталось жить несколько минут, а вы печетесь о правилах? Давайте же, делайте свою работу, мастер, а я извергну в этот ужасный мир ещё пару фраз. Уж извините.

Роберт дрожащими руками достал из кармана ещё одну ампулу.

- Простите, а вы давно этим занимаетесь? Наверное у вас в семье все были палачи, да? Вы хорошо держитесь.. Я бы пожалуй не смог лишить жизни человека.
- Да, вы правы. Исполнитель смертных приговоров в четвертом поколении. – сказал Роберт, стараясь быстро проговаривать слова, маскируя тонкий звук стучащих зубов. – Зря вы так думаете, что не смогли бы. Это дело привычки и техники – лишить жизни того, кто этого достоин.
- В четвертом поколении? Какой совпадение, милейший! А я вот – акушер-гениколог в четвертом поколении. Ещё прабабка моя, повитуха-ведунья в деревне роды принимала, да аборты не спицами делала, а травяными отварами да ванной горячей.

Роберт замедлил на минуту свои действия, потом вздохнул и стал наматывать жгут на предплечье лежащему.

- Мне знаете ли, всю карьеру нравилось присутствовать при рождении новой Жизни, и учавствовать в этом. Столько хороших людей на свет появилось, один даже лауреат Ленинской премии… Пианист. Как его, дай бог памяти… – продолжал черноглазый. - А вот с абортами как-то не заладилось… Три неудачных аборта за первый год. Как только не уволили? Наверное потому, что молодые мамы приходили и говорили спасибо за мои ошибки. И детишки то выросли все крепкие, как на подбор. Видно, закаленные уже, в рубашке родились.

Прекратите! – стиснув зубы проскрежетал палач.

- А потом вот, один из «ошибок» моих первых, парень один, на дискотеке объелся дряни какой-то, и дочку мою подкараулил у подъезда, трахнул на лестнице, а потом голову об бетонную колонну размозжил. Чтобы не сказала никому.
- Марио! Марио, скорее иди сюда! – истерично провизжал прославленный хладнокровный палач.
- …Ладно хоть я ему яйца отрезал и утопил в океане Атлантическом. Восстановил справедливость.

Марио, запыхавшись, вбежал в комнату Z.
- Что за ерунда? Может доза нужна другая?
- Марио… Хочешь получить тысячу долларов? Вколи ему это, вместо снотворного… - попросил Роберт, протягивая врачу ампулу, и выбежал в туалет, где его вывернуло наизнанку.