Ну, пока у Врага проблемы с инетом, а у Леди_Дракулы приятные хлопоты, буду я отдуваться. Терпите уж )))

---

В дверь неслабого такого двухъэтажного домишки сельского старосты Вениамина Ласкового культурно, но настойчиво постучали.
Получив разрешение войти, отец Никодим долго топтался у порога, пытаясь стряхнуть осеннюю грязь с кирзовых сапог, доставшихся ему еще от деда.
Сапоги для такого важного случая отец Никодим начищал с обеда, как только проснулся - пытаясь придать им вид лаковых штиблет. Сапоги кочевряжились и косить под дурачков не хотели. И перед самым старостиным домом таки из вредности завели задумавшегося служителя Святой Церкви в огромную застарелую лужу.
А задумываться отцу Никодиму было о чем. С важным делом шел он к сельскому старосте. С важным и безотлагательным.
- По делу пришел к тебе, Админович...- начал было отец Никодим, но был прерван зверским рыком:
- Если про Фантомасова, то ни слова! Слышать уже не могу об этих его яйцах!
Батюшка ошарашенно уставился на Вениамина. С чего тот решил, что он пришел говорить о яйцах Фантомасова? Какое, собственно, дело ему, почтенному человеку, до яиц какого-то участкового, пусть хоть и товарища далеких детских шалостей?!
Отец Никодим вздохнул – «чудны дела твои...», несколько раз перекрестился и, смущенно теребя полу рясы, не поднимая глаз, пролепетал:
- Я тут это...жениться надумал. Руки просить, значит. Дочка-то у тебя на выданье? Ну и вот...А я как раз в возраст вошел...Из неё попадья...это...видная выйдет...Вся такая... - и батюшка красивым движением сурдоперевел последние слова, подтверждая как бы.
Вениамин с размаху плюхнулся на лавку, вытаравшись на безумца и глотая воздух от возмущения.
- Ты рехнулся, старый хрен?! – наконец нашел он нужные слова, чтобы не очень обидеть. – Какая такая попадья? На каком таком выданье?! С ума вы все посходили, однако, всем селом зараз. Идем, я покажу тебе сейчас...сам убедишься! Руку ему...тьфу! - и Ласковый потащил ошалевшего Никодима к дверям девичьей светелки.

Оттуда слышалось невнятное ритмическое бормотание, изредка прерываемое вздохами, всхлипываниями и высмаркиваниями.
Староста тихонечко приокрыл дверь. Слышно стало получше.

- Люблю тебя. Ну что мне с этим делать?! Как совладать с безумной этой страстью? Она меня грызет и днем, и ночью...Как замолчать заставить сердце мне?! Ведь я уже почти с ума сошедши!!!
Раздался громкий удар в стену каким-0то тяжелым предметом и звон стекла.
Тайные свидетели нежных девичьих чувств дружно отпрянули от двери.
- Видишь?! – прошептал староста и покрутил пальцем у виска. – Как страдает...
Два уха снова жадно приникли к дверной щели.

- Преступны мысли, что к тебе стремятся. Желания и помыслы преступны. Хочу в ладони взять твое я сердце и нежно, долго, страстно целовать...Быть может, взгляд твой, ласковое слово огонь в моей душе чуть-чуть погасят... Но ты не внемлешь. Холоден, как камень. Презренным равнодушием наполнен. Ты как скала - и вновь я разбиваюсь о камень сердца твоего, жестокий...
В этом месте прекрасная Офелия глухо зарыдала, пытаясь подушкой прикрыть весь ужас своего положения.
- Убью гада!!! - прорычал сквозь зубы Ласковый. – Чтобы мою девочку! И отвергать!!!
- Спаси меня! Безумие так близко... Как близок и стальной клинок кинжала. Ну или яд. Пойду ли выпью ль яду! Ведь без тебя мне не милы гулянья, и девичьи ночные посиделки, и даже третий том «Войны и мира» меня отвлечь не может от тоски...Ах, как же я страдаю не по деццки - в отчаяньи заламываю руки!... Но полумеры здесь не помогают...тут нужен кардинальный ход конем. Вот прямо сей же миг с собой покончу!!!

Дверь распахнулась, звонко припечатав лбы подслушивающих, да так, что те кубарем откатились на середину горницы.
Офелия опешила. Но тут же вопиющий гнев взял верх:
- Вы что, презренные? Следить за мной?! Сатрапы! Подите вон – пока я вас сейчас сковородой по лбу не приложила!
Вид разъяренной Офелии с бешено рвущейся грудью из выреза ночной сорочки и разметавшимися волосами привел отца Никодима в священный трепет.
- Офееельюшка...- заблеял он, неловко пытаясь подняться и придать себе приличествующий случаю вид. – Мы эта...я тут... позвольте ручку...
- Да, я – Офелия! – подбоченясь и нервно сдувая челку с глаз, гордо ответствовала страдающая фемина. И, все более распаляясь, продолжила, теряя над собой контроль:
- А ты тут кто такой, козел облезлый, чтоб падать ниц без совести, без чести?! Я что уже, теперь в своей светлице и пострадать спокойно не могу? Ты исповедовать пришел пред смерью, падре? Так не дождешься, опиум народа! Ни слова не скажу – да вот хоть режте! А лучше смойтесь с глаз моих долой!!!

Отец Никодим затрепетал, как не трепетал доселе ни разу в своей жизни.
На него снизошла благодать. Восторг нагло смешивался с поклонением. Мысли путались, прятались в темных закоулках сознания и мерзко хихикали. Никодим судорожно и безуспешно пытался поймать хоть одну.
Сердце его таяло и мутноватой лужицей стекало к ногам феерической красавицы.
- Офелия... ты нимфа! – наконец нашелся несчастный соискатель известных частей тела вожделенной селянки.
- А то, бля!*– презрительно ответствовала нимфа, метко сплевывая на левый сапог священнослужителя. И тут же, вспомнив о своих страданиях, как подкошеная рухнула на лавку и уронила голову в сложенные ладони. Опять раздались глухие рыдания – уже который раз за этот волнительный вечер.

Староста, с трудом придя в себя, робко дотронулся до плеча дочери:
- Розочка моя...та скажи же ты батьке, кто эта скотина? Мы враз его найдем и под венец притащим! – Ласковый с угрозой сжал кулаки. – И отец Никодим обвенчает вас безо всяких церемоний, верно, батюшка?
Никодим, все еще под впечатлением, медленно кивнул.
Офелия подняла заплаканное, но оттого не менее прекрасное лицо:
- А толку что?! Ведь он меня не хочет! Не хочет знать, а я тут вся терзаюсь!...Не кажет нос свой вместе с организмом...Что я ему?...Я темная селянка, я в Ворде не могу совсем работать! Не знаю языка HTML и кнопку "эникей" ищу на клаве!!!
Посдедние слова потонули в рыданиях, немножко начинающих походить на вой пожарной машины.
Мужики тревожно переглянулись: совсем девка с глузду съехала, заговаривается ...- ясно читалось в их взглядах.
Вениамин ласково погладил страдалицу по волосам:
- Ну успокойся, махонькая моя...Хотя бы по людски поговори со мной, как нормальная баба...А то у меня уже третий день несварение желудка от этих твоих...Найдем другого жениха, эка невидаль! Их же как собак нерезаных! Да вон хоть отец Никодим...
- Что?! – вскинулась Офелия, отшвыривая руку отца (тут хочется сказать «в противоположный угол горницы», но против исторической правды не попрешь-прм.авт.) – Моей погибели, ты видно, возжелал?! Спихнуть меня скорей из дома хочешь, хоть за кого? Со мною не считаясь? Я от любви тут вся сгораю напрочь, а мой отец лишь думает о свадьбе! О небеса! И это ли родитель?! Почто на свет меня ты произвел? Почто меня и холил, и лелеял - чтобы отдать попу на поруганье?! И ОН меня не любит ко всему!... Никто, никто меня не понимает! Да я возьму и прямо вот сейчас в коровнике пойду повешусь на фиг!!!

И грозно сверкнув глазами, выскочила за дверь, хлопнув последней так, что забрехали собаки на соседней улице.
Вениамин задумчиво смотрел на ни в чем не повинную дверь, все еще с содроганием вспоминающую исход нежной девицы, и некая неоформившаяся улыбка гуляла по его лицу.
- И ведь повесится, - с неизъяснимым выражением любви в голосе напевно произнес он. И, оглаживая бороду, с гордостью добавил: – Решительная. Вся в меня!
Последние здравые мысли, наконец, совсем покинули бренную голову отца Никодима, и он в изнеможении закрыл глаза.
___________________________________________
* - это не я! Это слова из песни. Дико извиняюсь, если шо ))
Клянусь больше таких песен не слушать!!!