В субботу был в Каневе. Ездил на Тарасову гору, где похоронен Шевченко. Наверное, летом тут нереально красиво. А в ноябре... Сооружение неприлично пафосное, конечно. Не уверен, что Кобзарь хотел именно этого, пиша про похоронить "посреди широкой степи". Такой мемориалище под силу содержать безмерно богатой стране. А сейчас такое ощущение - не до него...
Хотя, может, это у меня так настроение сложилось.
Не пробила слеза, в общем.
А пробила она по-другому поводу.
Мы припарковались у изножья Тарасовой горы. К машине бросилась колоритная парочка в поношенных куртках и ярких свитерах под ними. Она худощавая. Он большой, небритый, хромой и с палкой. Первое ощущение: нищие. Второе: лиса Алиса и кот Базилио. Первая мысль: денег не дам. Вторая: дам, а то еще поцарапают машину, пока поднимусь на гору и спущусь обратно.
Они сневероятным энтузиазмом предлагали какую-то программу, но мы отмахнулись: неохота было, чтобы про великого поэта и двоюродного дедушку жены и сына нам рассказывали столь сомнительные гиды, которым не хватило на поллитру.

Мы поднялись по совершенно невероятной лестнице, обвившей гору, побродили у памятника. Было холодно. Не смертельно, но так, как бывает поздней осенью, когда последний лист уже упал на колени нищего, сидящего в парке. Компания, приехавшая на автобусе, с радостным гоготом открывала водку под плоское: "Кто перший сказав "Ну?"
...Мы подходили обратно к машине. Я приготовил и переложил из кошелька в карман десятку (два доллара примерно). За охрану машины многовато, конечно, ну да и черт с ним.
Парочка была на месте.
- Посмотрите нашу программу, я вас умоляю, - женщина сложила ручки у груди. - С обручем и на столе...
Елки, так вот для чего на дереве висело огромное кольцо. Оно странно смотрелось на ветке старого дуба - словно какая-то шпионская антенна.
Мы побрели за женщиной. На ходу она сбросила куртку и осталась в спортивном костюме. Ловкая, как цирковая обезьянка, она вцепилась в обруч, мгновенно повисла на нем вниз головой и раскинув руки.
- Если хотите фотографировать, то вот так вот получится самый лучший кадр, - проговорила она, не меняя положения.
Мы стояли остолбенев.
- Вот, смотрите, ей пятьдест, а какая растяжка! - участливо рокотал рядом с нами дядечка с палкой.
Они были циркачами. Когда-то окончили Николаевское цирковое училище. И вот тут, у Тарасовой горы, встречают свою старость.
Николай и Людмила.
Он недавно сломал ногу. Как бы стремясь компенсировать свое неучастие в шоу, Николай вытащил из кармана несколько мячиков и стал жонглировать. Получалось плохо. С поломанной ногой тяжело сохранять равновесие. А может он и не жонглером был.
Людмила продолжала упражнения на обруче. Мы пытались отговорить ее - ведь было ужасно холодно. Она не слушала. У нее программа. И у нее есть зрители. В ноябре это редкость. Она профессионально оттягивала носочки ног, фиксировала положение тела, держала улыбку.
Она спустилась, подошла к столу, взобралась на него. Села на шпагат. Мы взвыли. Воздух был почти морозным уже.
Мы буквально упрашивали Людмилу прекратить - нам было страшно жалко ее. А она привычно отрабатывала программу. Я не знаю, где еще учат служить так, как в цирке. Может, в армии? Или монастыре?
Как их занесло в маленький Канев? Бог весть. Но зарабатывают на жизнь они чем могут.
У меня до сих пор перед глазами Людмила, растянувшаяся на шпагате в этот дико холодный вечер, и Николай, роняющий на мокрую землю мячик за мячиком.
Может быть, они и вправду спились и за это их выгнали когда-то из бродячей труппы. Не знаю. Не хочу об этом думать.
Я знаю, что в тот вечер они служили зрителям. В этом странном для циркачей месте. У подножия Тарасовой горы.
Может быть, они и были придуманы, чтобы сбить пафос? Наверно.
Жалею только об одном. Я, растерянный, так и сунул Людмиле в руки десятку, предназначенную лишь за оплату охраны машины.
- Спаси вас, Господи, - шептала она. - Приезжайте летом.
Меня мучает совесть. Чего я не дал больше?
Ведь они могут разочароваться в Зрителе.
Или умереть с голоду.
Или уйти в более жирные места.
Но отчего-то именно там, у подножия Тарасовой горы, циркачи смотрелись вполне естественно. Это я сейчас так думаю.
Спустя время.