- Видишь, - рассеянно говорит он, - вон она, высоко вверху, под белым потолком, и заметить ее можно только потому, что она движется. Глядя отсюда, можно было бы подумать, что это птица высоко в небе, если небом считать потолок. Вероятно, для самой моли этот потолок и впрямь все равно что небо, и только мы знаем, что это не так. А она не знает и того, что мы это знаем. О нас она вообще не подозревает. Вот и попробуй с нею столковаться. Можешь ли ты ей сказать что-нибудь, все равно что, но так, чтобы она тебя поняла и чтобы ты был уверен, что она тебя поняла до конца?
- Не знаю, - сказал я. - А ты можешь?
- Могу, - бесстрастно проронил сторож, хлопнул руками и, убив моль, показал мне на ладонях пыльцу от ее расплющенных останков. - Как ты думаешь, поняла ли она меня?
- Так можно и свече доказать, что ты есть, загасив ее двумя пальцами, - возразил я.
- Конечно, если свеча может погаснуть... Представь теперь, - продолжал он, - что есть кто-то, кто знает о нас все, что мы знаем о моли. Кто-то, кому известно, как, чем и почему ограничен наш мир, - то, что мы считаем небом и что для нас, в наших глазах, не имеет границ. Кто-то, кто не может приблизиться к нам и лишь одним-единственным способом - убивая нас - может дать нам понять, что и нам принадлежит часть в этом бытии. Кто-то, чьей одеждой мы питаемся, кто-то, в руке которого наша смерть - как обращенная к нам речь, на которую ждут ответа. Убивая нас, этот неизвестный сообщает нам о себе. И мы, через отведенную каждому смерть, которая, может быть, не болee чем просто урок какому-нибудь страннику, сидящему рядом с убийцей, мы, повторяю, через нашу смерть как в приоткрытую дверь видим в последний миг какие-то новые миры и какие-то другие границы. Эта шестая, последняя мера страха смерти (о котором нет воспоминаний) держит всех нас вместе, в одном мире как в одной игре, связывая всех, кто в ней участвуют, не зная друг друга.
Милорад Павич "Хазарский словарь"