[300x409] Когда понимаешь, что кто-то несовершенен для тебя, не подходит под твои параметры ни духовно, ни физически, начинаешь его жалеть.Так вот, что касается жалости…«Жалость, как я её понимаю, это чувство направленное извне и, как бы это поточнее сформулировать, - «свысока», что ли…Жалеть – это значит наблюдать снисходительно, со стороны чужое копошение, полагать собственное положение куда более завидным, а себя, соответственно, более удачным экземпляром. Жалость при этом вполне может подвигнуть человека на благородный или, по крайней мере, просто полезный поступок, но чести она никому не делает. Так вот, ничего похожего я к людям давно уже не испытываю. Потому хотя бы, что знаю Великую, блин, Тайну Бытия: все, как ни странно, умирают. Абсолютно все, без исключения, причём, сравнительно скоропостижно. Полагать себя «более удачным экземпляром», чем кто бы то ни был, при таком раскладе – глупость, мягко говоря. Вот если бы среди нас затесался какой-нибудь бессмертный простак, эдакий Дункан МакЛауд современности, он бы, пожалуй, мог позволить себе жалость… (Хотя, откуда мне знать – может, я бессмертна?!! *ха-ха*) Так вот, чувство, которое я порой испытываю к людям, чьи дела идут, на мой взгляд, скверно, следует называть не «жалостью», а «сопереживанием».Сопереживание, в отличие от жалости, всегда внутри. Чтобы испытать его, требуется способность оказаться в чужой шкуре – и уже оттуда собственными глазами оглядеть ближайшие окрестности и дальние пригороды чужой души. Не содрогаясь, но и не умиляясь, сохраняя спокойствие, как наедине с собой, перед зеркалом оттуда, изнутри, действительно очень просто понять всякого человека…Дурацкая, кстати, общеизвестная формула: «понять – значит, простить», - поскольку, настоящее, глубинное понимание наглядно показывает, что прощать, собственно нечего. Моё сопереживание не мешает мне считать великое множество людей отвратительными самодовольными болванами, каковыми они, собственно говоря, и являются. Но оно же вынуждает меня видеть в каждой группе мяса надгробие заживо погребённого ангела. И когда мне говорят (или я себе), что я своими руками лишаю этого ангела возможности взлететь – хотя бы в самый последний момент, - я испытываю боль. Просто очень большую боль. Это, собственно, всё»