Надо написать золотыми буквами у себя на лбу очередное правило: если температура ниже 15 градусов тепла, то ни при каких обстоятельствах мне не стоит ехать на дачу. А когда ртуть в градуснике подбирается к нулю, как было вчера, то даже мысли о том, что надо куда-то ехать, необходимо гнать мокрой тряпкой и по улице - на потеху народу.

Как и большинство трудового населения России в эти выходные было решено ехать всей семьей на дачу, на шашлыки. Планы были грандиозные – отмечать открытие дачного сезона вплоть до вторника, поэтому мешки и сумки, горами сложенные в коридоре, а потом каким-то чудом упиханные в легковушку отечественного производства, вопросов не вызывали. Единственное, чем озаботились родители, это когда я помимо небольшой сумочки, сплошь упичканной фотоаппаратами, сотовыми, карманными радио и прочей ерундой, скромно подставила к уральским горам нашего коридора, небольшой холмик в виде клетки с хомяком. «На фига оно тебе?»- ткнула в сторону клетки маман. «Ну, как же,- начала распаляться я,- уезжаем на несколько дней. Кто ж ему, бедному, воду будет менять, кормить, клетку чистить? Совсем ведь сиротинушка погинет без меня»,- для убедительности я шмыгнула носом и всерьез раздумывала – а не пустить ли еще скупую слезу? Но так как я до сих пор не знаю, как должны выглядеть скупые слезы и чем они отличаются от щедрых, то слезу заменила горестным вздохом. На самом деле, Патрик прекрасно прожил бы без меня и неделю. У него такие миски с едой и питьем, что если вокруг развернутся военные действия, то у него окажется самое оснащенное бомбоубежище. Я-то просто хотела показать маленькому засранцу какая она – природа. Вроде как в городе я его не пойду выгуливать, а тут, на даче, сам бог велел. Но так как этот довод даже в моих глазах выглядел не солидным, пришлось приврать по особенности ухаживания за хомяками. Патрик моей прыти явно не оценил и в тот момент, когда его вместе с клеткой потащили в машину, уполз в домик и на все попытки его достать, чтобы из окна показать окружающий мир, шипел и норовил цапнуть за палец. То ли машина ему наша не понравилась, то ли соседство с телевизором из кухни показалось недостойным... А как же – фигня, что у нас на даче и без того стоит здоровый допотопный цветной телевизор. А ну как советская техника решит взбрыкнуть и откажется работать? А даже если и не откажется – по телеку на каждом этаже, это не фантастика, а вполне себе суровая реальность.
То, что на дачу мне ехать не следовало, я поняла ровно в тот момент, как вылезла из машины. Сказать, что там было холодно – это ни чего не сказать. Напялив еще в городе на себя маечку, кофту и взяв в руки на всякий случай ветровку, я с легким сердцем поехала. Мой выбор можно было объяснить довольно просто – для домика все это вполне подойдет, на улице, да, в такую погоду будет холодно, но я на эту самую улицу при нулевой температуре и не пойду, а дождусь когда потеплеет до обещанных +7, и наряд, опять же, придется в самый раз. Я не учла одного: что мой домик, это не городская квартира, а та же улица, только под крышей и без ветра. Клацать зубами я начала уже впервые пять минут моего пребывания – отсутсвие электричества, а как следствие, многочисленных отопительных приборов – это вам не шутки. На седьмой минуте на меня, поверх ветровки, напялили какую-то дачную безрукавку с мехом. А на десятой отец пошел выяснять – когда дадут свет. Ибо без света даже они не соглашались на культурный отдых за городом. Спустя час свет подключили. К этому моменту я, нарезая круги по дому, добралась, наверное, уже до Казани. Впрочем, путь мой был не закончен, и я двинула дальше, в сторону Москвы. Потому как даже обогреватели не могли спасти мое, уже окоченевшее на тот момент, тельце. Спасение не приходило ни час спустя, ни два. Сама я к тому времени напоминала себе афро-американца из Гарлема – в наушниках, слушая музыку, и нависая над электрической плитой, дававшей наибольшее тепло, я грела руки и трясла жопкой. Еще бы немного и я всерьез бы начала читать рэп на чистом аглицком. К счастью, в этот момент, отец разжег костер. Не смотря на то, что пламя было на улице, естественное обогревание оказалось во сто крат эффективнее.
Чуток отогревшись, я заметила собаку. Собака сидела на цепи у соседей и тоскливо поскуливала. Здоровая белая псина, с обрубленными ушами и хвостом. Соседи привязали ее в дальнем углу своего участка, аккурат в том районе, где у нас стоит баня. Не смотря на свой угрожающий вид, глаза у псины были жалостливые. Ей было холодно, грустно, но самое главное, судя по выпирающим ребрам, нестерпимо хотелось кушать. Раз пять, назвав соседей бесчеловечными козлами, мы с сестренкой отправились на поиски обеда для собачки. Пытливая молодость нашла лишь булочки с маком. Кинув через забор одну, для пробы, и посмотрев с какой скоростью и жадностью псинка ее съела, мы двинули за следующей порцией домашней выпечки. На шестой булке выпечка закончилась, и пришлось звать на помощь родителей. На семейном совете в очередной раз было решено, что соседи козлы, и придумано сварганить из костей от шашлыков, картошки и хлеба питательную похлебку. Нафигачив чуть ли не пол ведра этой похлебки, папаня полез через забор. Собака пару раз гавкнула для проформы, но, увидев, что ей несут поесть, радостно замотала головой.
На протяжении всего вечера отец еще несколько раз лазил кормить огромную псину. Соседи явно зря привязали сторожевую собаку так близко к нашему участку. Под конец вечера она не только перестала лаять всякий раз, когда папа перемахивал через забор, но и стала полнейшей милягой по отношению к нашей семье. Утром бедную собачку ждал еще один сюрприз – родители озаботились постройкой теплой и уютной конуры для несчастного животного, а так же написанию матерного спича в адрес козлов-соседей на тот случай, если они все же приедут. Но это все было утром. А вот ночью…
Когда костер догорел, а шашлыки были подъедены, вся семья делегировалась на второй этаж. Вновь наступил ледниковый период. Второй этаж был холоден, как весь северный полюс. Не долго думая, я перетащила, ставшую родной за это время, электрическую плиту, а мать законопатила выход на лестницу, путем заваливания лаза доской и ковриками. Тепла по-прежнему не было. Идея с заползанием на кровать под одеяло тоже жары не сулила. Проделывать это в уличной одежде было равносильно преступлению. А домашняя футболка, в купе с промерзшим постельным бельем, делали свое дело. Нестерпимо хотелось чего-нибудь горячего. Как внутрь, так и наружу. Высунутый из-под одеяла нос давно покрылся инеем и теперь начинал обрастать льдом, а сама я больше всего напоминала сосульку. Как по температуре тела, так и по цвету. Причем, только я начинала отогреваться, как выпитый пару часов назад баллон газировки, давал знать о себе. Мало того, что приходилось все время выползать в дикий холод на улицу, так еще этот долбанный законопаченный выход на первый этаж. Каждый раз его приходилось разбирать и собирать по новой. Уснуть не получалось. А тут еще и Патрик решил отомстить за свою транспортировку на дачу и беспрестанно гремел, бегая в колесе. Когда он не гремел – он рыл подкоп из клетки. В третьем часу, устав от постоянного грохота, производимого маленьким хомяком, и тотального замерзания, я все же отключилась. Отключилась с тем, чтобы спустя три часа быть разбуженной отцом. Папаня проспался и понял, что нестерпимо хочет кушать. Посему забрал плитку, а вместо нее притаранил какую-то замысловатую конструкцию, состоявшую из спирали, бетонной трубы и проводов. Судя по всему, конструкция упорно не хотела работать, и отец в сотый раз распутывал спираль, производя тем самым еще больший грохот, чем Патрик. Отсутствие плитки резко снизило температуру в помещении, а спираль громыхала так, что подняла бы и мертвого из могилы. Уснуть во второй раз было не реально.
В общем, когда я во всеуслышание заявила: в каком именно месте видела эту дачу, и что на основании этого я хочу домой – ни кто не удивился.