14 июля 1953 года

Давненько же я не писал в свой дневник. Постараюсь вкратце упомнить все, что произошло за это время.

Про казнь писать не хочется. Решил вместо этого вклеить заметку из газеты. К сожалению, автор статьи не упомянул Эонвига. А меж тем, Ветер внес не малый вклад в раскрытие заговора. И он так же был награжден орденом почета.

К слову, на днях Гервига возведут в сан митрополита.

Судебные процессы тоже вспоминать противно. По сей день такое чувство, будто я окунулся в лужу с нечистотами, от которых невозможно отмыться.

Помню только, как спросил у Гервига, почему тот решил остановить казнь и потребовать арестовать Шуфта? На что епископ ответил: «Я до последнего сомневался в твоей виновности. Никак не мог избавиться от ощущения, что судебный процесс выглядел наигранным. И когда во время казни к Шуфту подошел незнакомый мужчина и сначала пытался отвести священника в сторону, а потом начал требовать денег за молчание, у меня промелькнула мысль: что, если Нойман говорил правду?»

В тот момент я поразился мужеству епископа. Он рисковал своей репутацией, потребовав повторного разбирательства. Если бы мои слова не подтвердились – едва ли Гервига когда-нибудь выбрали митрополитом. По сути, он поставил свою жизнь ради спасения моей. И я ему за это бесконечно благодарен. Это был сильный поступок.

Еще о сильных поступках. Вчера заходили Хильда и Эонвиг. Как я и предполагал, газетчики сильно преувеличили масштабы землетрясений в Иривии. Собственно, пострадали лишь несколько провинций на юге. Весь север остался цел. Ветер уже узнавал: деньги, которые он хранил в банке - целы.

Надо было видеть счастливое лицо Эонвига, когда он рассказывал об этом. Парень воспрянул духом. Глаза горят, лицо буквально светится от счастья.

- В Иривии, - говорит, - начался строительный бум. Восстанавливают пострадавшие города, осваивают новые территории. Предлагают всем желающим поучаствовать в восстановлении и получить за это собственное жилье! Ты представляешь? Мы уже с Хильдой билет купили. Через неделю уезжаем.

Рыжая рядом стоит. Улыбается.

Я рад, что у них все наладилось. Теперь уж точно все будет хорошо. Я это чувствую.

С Хильдой мы развелись. Пришли к Гервигу, покаялись. Он, конечно, отчитал нас за несерьезное отношение к браку, но простил и помог с разводом.

Что еще хорошего случилось? Дневник вот сумел восстановить. Когда проводили обыски в кабинете следователя, среди бумаг нашли и мои вырванные страницы. Для чего их сохранили – мы так и не смогли понять. Скорее всего, для следователя мой дневник был этаким орудием шантажа. А может, подстраховка от обвинений в его адрес. Теперь уже не спросишь – следователь в тюрьме и сидеть ему там ой как долго.

Ах, да! Чуть не забыл. Эонвиг помирился с мамой. Говорит, что Дороте сама явилась просить прощение. Ну да, впрочем, не буду вдаваться в подробности. Ни к чему это.

Кстати, живу я теперь в новом доме. Хотя, район все тот же. Забавно, но, похоже, я скучаю по проклятому дому. Не хватает стола под яблоней и замечательной лавочки, стоящей возле крыльца. Да и рассаду жалко. Только-только начала прорастать.

Я, кстати, узнал, из-за чего в итоге проклятый дом рухнул. Оказывается, подполом действительно лежал мешок с иривийской землей. И когда Шуфт произносил заклинание (то самое, из-за которого пострадал Эонвиг), часть заряда пришлась на мешок. В итоге зараженная земля с одной стороны год за годом разрушала здание своим колдовством, а с другой – не давала ему разрушиться. Она являлась своего рода фундаментом и когда мешок вынесли, дом погиб.

На днях Гервиг предлагал сразу возвести меня в сан священника, чтобы я занял место Шуфта.

Отказался. И даже не жалею.

Я вдруг отчетливо понял, что по-настоящему хороший священник вовсе не тот, кто лучше всех учился в семинарии и чьи помыслы чисты. Этого не достаточно. Истинный проповедник должен учить людей жизни, понимать их радости и печали, уметь найти нужное слово для каждого, кто приходит в церковь.

Из судебных процессов я вынес один полезный урок: все люди настолько разные, что мне потребуется не один год, чтобы стать настоящим священником.

Я так все Гервигу и объяснил. Что, мол, хочу поездить по миру, посмотреть, как живут люди. Епископ, хоть и без удовольствия, но согласился со мной. И даже пообещал, что когда я надумаю вернуться, он обязательно подберет для меня хорошую работу. На том и порешили.

Все ж таки прав был Эонвиг, предрекая мне судьбу путешественника. Хотя, с его идеей об открытии кафе я по-прежнему не согласен. Уж в этом он меня не убедит.

15 июня 1953 года

Вот это да!

Только что заходила рыжая. Одна. Встала на пороге и молчит. Я ей:

- Ты чего?

А она голову опустила.

Меня даже мороз по коже пробрал. Думал, что снова беда приключилась.

- Я не знаю, как тебе это сказать, - виновато произносит девчонка. - Поначалу не хотела рассказывать, думала: «Мало ли?». А потом стыдно было, что так долго молчала.

Умеет Хильда наводить тень на плетень.

Я к ней подошел, приподнял личико за подбородок. Улыбнулся:

- Не томи уже.

- Вот! – вздохнула она и достала из кармана смятый конверт. – Это Аделина тебе письмо написала. Давно еще. Перед нашей свадьбой. Я просто боялась, что ты прочитаешь и раздумаешь на мне жениться.

Хильда смущенно отвернулась. Дуреха рыжая.

- Что же это такого могла написать Ада, чтобы я изменил решение? – нарочито ворчливо спросил я, разворачивая конверт.

Я делал вид, что меня мало интересует письмо, хотя на самом деле толика любопытства все ж таки присутствовала. Давно мне девушки писем не писали. Последний раз в армии получал, когда еще с Лил встречались.

Достал письмо. Либо у Ады превосходный почерк, либо она провела много времени, выводя каждое слово. Буковки аккуратные, округлые. Строчки ровные.

«Здравствуйте, уважаемый Нойман. Пожалуйста, простите меня за столь дерзкий поступок. Я никогда бы не решилась написать это письмо. Но мама мне всегда говорила, что лучше сделать и потом жалеть, чем не сделать и всю жизнь переживать из-за этого. А мне бы очень хотелось встретиться с вами.

Я понимаю, что это очень глупо. К тому же вы женитесь на Хильде. Просто после того случая, когда вы спасли нас от полиции, я все время вспоминаю вас. Я сразу поняла, что вы очень хороший. И храбрый. Мне так хочется подружиться с вами. Если нет – вы скажите. Я не обижусь. Честное слово. Я пойму. Но если вдруг вы все же захотите со мной встретиться, то я буду очень рада.

Аделина»

- Ада очень хорошая. Она добрая, веселая, самая лучшая, - уговаривала меня Хильда. – Ты увидишь – она тебе понравится.

Я не слушал рыжую. Перечитывал письмо, а перед глазами стоял образ: чудаковатая девочка с розовыми перьями в волосах. Я представлял, как она сидела за столом и писала строчку за строчкой. Затем морщилась, зачеркивала неудачную фразу и начинала все заново, на чистом листе.

«Я сразу поняла, что ты очень хороший. И храбрый».

Моя улыбка становилась все шире.

- Чего ты лыбишься? – возмутилась Хильда. – Девушка, может, всю душу в письмо вложила, а он молчит и лыбится. Ты с ней встречаться пойдешь? Учти – если не пойдешь – я тебя побью!

Рыжая нахмурила брови, чтобы казаться более угрожающе. И вот эта грозная мордочка добила меня окончательно. Я расхохотался. И хохотал как ненормальный, выплескивая из себя всю ту горечь и обиды, что поселились в последние недели. Мне не было смешно. Мне было хорошо!

- Ты чего? – опешила Хильда.

- Да так, - все еще посмеиваясь, ответил я. – Все нормально.

Моя улыбка никак не была связана с трогательными строчками из письма. Меня поражал комизм ситуации: моя бывшая жена устраивает мне свидание со своей чудаковатой подружкой.

- Так ты встретишься с Адой?

- Встречусь. Куда ж деваться?

Рыжая удовлетворенно кивнула:

- Тогда иди, пиши ей записку. Я передам.

Пришлось отправиться за бумагой и ручкой.

- Предложи встретиться в парке, - подсказывала Хилда. – И смотри у меня! Обидишь…

- Да понял я уже, понял. Побьешь. Но говорю сразу – ничего обещать не буду. Сходить схожу, но на этом все.

Хильда недовольно покосилась на меня, но промолчала.

Я дописал записку, отдал ее рыжей… Одним словом, завтра у меня свидание.

16 июня 1953 года

Я пришел в парк к назначенному времени. Слегка растрепанный, в клетчатой рубашке, которую, если по хорошему, следовало бы отутюжить. В обычных повседневных брюках, в ботинках, в каких ходят все местные. Одним словом, собирался я так, словно шел не на свидание, а в булочную.

Аделина уже ждала меня. Она стояла в тени дерева, то и дело поправляя и без того идеальные складки на синем платье. Волосы ее в этот раз свободно струились по плечам. Я и забыл, что они темно-коричневые, как шоколад.

- Ну здравствуй, - подошел я, не зная, что делать дальше.

Мне хотелось поскорее разобраться с этой ситуацией и вернуться домой.

- Здравствуйте, - произнесла Ада и тут же покраснела.

Мне стало стыдно. Бедная девушка столько времени ждала этой встречи, волновалась. Специально наряжалась ради меня. И тут пришел взрослый дядя Нойман и даже не хочет дать шанс несчастной.

«В конце концов, - мысленно одернул я себя. – Что тебе стоит? Будь добр – пообщайся с ней хотя бы с пол часика».

- Мороженое хочешь? – спросил я, ощущая себя дедушкой, к которому приехала внучка.

- Да.

Ада прошептала это так тихо, что я понял ответ по едва уловимому кивку.

Мы дошли до лотка мороженщицы. На мой вопрос: «Какое тебе купить?» - Аделина окончательно смутилась, и пришлось выбирать на свой вкус.

Это начинало раздражать. Я все понимал: у нее ко мне чувства, она хочет понравиться мне, но какой прок в свидании, если Ада все время станет молчать?

Мы сели на ближайшую скамейку и съели мороженое, не проронив ни слова.

Меня начинали обуревать сомнения. Что если я давно ей разонравился, и она явилась на свидание из чувства долга? Теперь сидит и не знает, как от меня отделаться.

- Ты где-то учишься или работаешь? – спросил я, обдумывая, как бы с одной стороны проявить дружелюбие, а с другой поскорее распрощаться.

Ада вся как-то скуксилась. Вопрос мой явно задел больную тему.

- Я не смогла в институт поступить. Завалила экзамен по математике. Подрабатываю в магазине родителей.

- Чем они торгуют?

В этот момент я абсолютно уверен, что между мной и Адой быть ничего не может. В ней нет того дерзкого обаяния, что привлекал меня в Хильде. Да и умом Аделина, похоже, не блещет.

- Книгами.

- Вот как? И что же. Тебе нравится эта работа?

Отчего-то я был уверен, что такая девушка не читает книги и работа в магазине для нее в тягость.

- Еще бы! – пылко произносит Ада, и я заметил, как блестят ее глаза. – Я очень люблю книги. Особенно мне нравятся детективы и книги по истории.

- Серьезно? – меня это и впрямь удивило. – Какая же у тебя любимая книга?

- Даже не знаю, - растерялась Ада и я готов был решить, что про исторические книжки она прибавила ради красного словца. – Из последнего мне очень понравилась «Война за свободу» Стериша Ярона про то, как шуверы, сражались…

- Да, да! Знаю. Я ее тоже читал! Замечательная вещь. А тебе попадалась книжка Лейвига «Без права отступать»?

- Еще бы! Я ее три раза перечитывала!

Спустя десять минут мы болтали как старые добрые друзья. Оказалось, что у нас с Адой так много общего! В детстве, ее, как и меня, заставляли ходить на плавание и нам обоим это чрезвычайно не нравилось.

Еще Ада мечтает выучиться на художника, а я всегда питал страсть к девушкам, которые умеют рисовать.

Мы говорили до тех пор, пока в парке не зажглись фонари. И все равно не могли утолить жажду общения. Еще столько всего осталось нерассказанным, так много вещей хотелось обсудить.

Я проводил Аделину до дома и потом долго не мог уснуть, вспоминая каждую ее фразу, каждый жест, каждую улыбку.

Наверное, это последняя моя запись в дневнике. Не потому, что я встретил Аделину и теперь мне есть кому рассказывать о всех своих переживаниях и мыслях. Хотя, и это тоже – я чувствую в ней родственную душу. Но на самом деле причина гораздо очевиднее. Мне просто не хочется писать.

Когда ты счастлив, нет нужды размышлять о мире и людях, что тебя окружают. Когда ты по-настоящему счастлив, хочется просто жить, не тратя время на ведение дневника. Поэтому я дописываю последнее предложение и ставлю точку.

UPD: От автора.

Кто дочитал книжку до конца - отпишитесь хоть как оно. Что понравилось, что разочаровало, как оно в целом?)