После разговора со следователем, у меня появилось много поводов для размышлений. Если раньше я еще надеялся на помощь извне, то теперь приходилось рассчитывать только на собственные силы.

Мне было обидно, что столько времени я валял дурака, вместо того, чтобы пытаться выбраться.

Перевозить в тюрьму они меня не собираются – это факт. Потому что, когда дело дойдет до суда, и вызовут моих свидетелей – обман раскроется. Их задача, держать меня на участке до тех пор, пока я не соглашусь подписать заявление. А они точно знают, что еще немного и я сделаю что угодно, лишь бы не умереть от жажды.

И ведь мог сбежать из участка! Например, когда Эбер вчера пришел за мной. Ударил бы его как следует и рванул в столицу. А там уже пусть доказывают мою вину. В крайнем случае, они посадили бы меня за нападение на полицейского. Но, по крайней мере, я успел бы встретиться с епископом и все ему рассказать.

Теперь уже сбежать не выйдет – слишком ослаб и с полицейским не справлюсь. Даже на самую простую зарядку не хватает сил.

По-хорошему, мне с самого начала следовало отказаться идти в полицию. Что я, не смог бы пистолет из рук Эбера выбить? Так нет же, решил действовать по закону!

Хотя, откуда мне было знать, чем это все обернется?

Дождавшись, когда Варт уйдет, я по обыкновению забрался на подоконник. С каждым днем висеть на нем становилось все тяжелее. Вдобавок, то и дело накатывали тошнота и головокружение, но я заставлял себя пялиться в это рамоново окно.

Когда мимо участка проходили люди, я просовывал руку через решетки и принимался стучать по стеклу. И всякий раз прохожие поднимали голову, смотрели на меня и спешили уйти. Ни один не остановился и не спросил: «Что случилось? Вам чем-то помочь?» Они все боялись заговорить со мной. Или же презирали.

Висел я так минут по пять. Затем спускался и лежал на лавке, пытаясь придти в себя. После чего вновь поднимался к окну и пытался достучаться до прохожих.

Не знаю, откуда, но во мне сидела уверенность, что так надо. Что рано или поздно один из горожан согласится пообщаться со мной.

К тому же, другого выхода у меня все равно не было.

Ближе к вечеру ко мне заглянул Варт. Недаром он мне сразу понравился.

- Подойдите сюда, - он встал вплотную к решетке. В его руках я заметил графин с водой.

В тот момент я еще не знал, чего ожидать от этого полицейского, поэтому шел с опаской.

- Держите, - он протянул мне графин. – Только пейте быстро. Скоро должен явиться сторож. И учтите – следователю про это ни слова. Ни в коем случае!

Он говорил все это, а я припал губами к графину. Холодному, мокрому, полному воды. Старался пить небольшими глотками, чтобы не захлебнуться. Чувствовал, как влага растекается по всему телу, как организм оживает и впитывает в себя каждую каплю.

Пил до тех пор, пока не почувствовал, что еще немного и мне станет плохо. Только тогда оторвался от сосуда. Остаток воды я плеснул себе в лицо, после чего отдал пустой графин полицейскому.

Как же мне в тот момент было хорошо! Несмотря на полуобморочное состояние и резко подскочившую температуру, мне было ужасно хорошо. Я даже представить не мог, какое это наслаждение – выпить простой воды.

- Спасибо вам. Огромное спасибо.

Я был тронут этим поступком настолько, что, стыдно признаться, едва ли не плакал от благодарности.

Расшатали мне нервную систему в этой камере. Сильно расшатали.

- Вот еще, - Варт сунул мне пакет с пирожками.

Почувствовав запах выпечки, мой желудок призывно заурчал.

- Держи. Только спрячь их куда-нибудь. При стороже не ешь. Понял? И пакет потом выбрось в туалет. Чтобы никто ничего не заметил. Завтра утром еще дам попить и принесу еды. Все, прячь!

Варт поспешно отошел от камеры и до меня донеслись тяжелые шаги сторожа.

- Да, задержался вот. Заработался. Удачного дежурства, - голос Варта затихал. Он прощался со сторожем.

Я спрятал кулек с пирожками за пазуху и лег на лавку. Желудок рычал на меня, требуя немедленно съесть вожделенный подарок. Но я знал, что еще рано. Сначала надо дождаться, когда сторож пройдет мимо камеры, убедится, что я на месте и скроется у себя. Куда именно уходил сторож, и чем он занимался – я не знал. Этот пожилой мужчина (для старика он слишком бодро выглядел) категорически отказывался общаться со мной. Я дважды пытался завести с ним беседу, но тот недовольно бурчал: «Не положено», - и возвращался на свой пост. И только когда я вчера начал стучать в окно, добиваясь внимания прохожих, сторож не выдержал и потребовал не буянить. Впрочем, увидев, что слова на меня не действуют, мужчина махнул рукой. Похоже, ему было абсолютно все равно, чем я занимаюсь, лишь бы арестант сидел в камере.

Вот и в тот день сторож посмотрел на своего единственного узника, удовлетворенно кивнул головой и, шаркая, ушел к себе.

  Еще несколько минут я лежал, настороженно прислушиваясь к звукам. Затем осторожно достал из-под рубашки пакет с пирожками, тихонечко развернул его и вонзил зубы в румяный бок.

Пирожки оказались с капустой.

Мне хотелось отрывать большие куски и глотать их, не жуя. Но огромным усилием воли я заставлял себя есть медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек. За эти дни мой желудок отвык от пищи, и возвращать его к работе надо было плавно, не торопясь. Иначе моя пирожковая радость вполне могла закончиться летальным исходом.

Раньше я терпеть не мог капусту. Особенно в выпечке. А тут чувствовал,  что могу съесть целую тонну этих пирожков. И все же, мне пришлось ограничиться двумя. Во-первых, рассудил я, за время голодовки желудок сократился в размерах, и попросту не выдержит обильной пирушки. А во-вторых, нет гарантий, что завтра Варт сможет передать мне еду.

Поэтому, оставшиеся три пирожка я спрятал под лавкой, подцепив пакет на гвоздик, выпиравший из ножки. Со стороны решетки пакет был абсолютно невидим.

Я возблагодарил Далара за помощь. Если бы не добрый Варт, уверен, что на следующий день мне пришлось бы подписать заявление.

Однако Бог оказался гораздо щедрее, чем я мог надеяться.

Стоило мне повиснуть на подоконнике и начать стучать, как первый же прохожий поднял лицо вверх, и я узнал в нем отца той самой девочки, которой мы помогли в церкви! Мое сердце громко забарабанило в грудной клетке. Вот оно!

В ту же секунду мужчина опустил взгляд и направился дальше. Я застучал еще сильнее. Он должен был остановиться! Это же я!

Прижавшись, к отверстию в оконной раме, крикнул: «Стойте!»

С панической тревогой смотрел, как мужчина уходит все дальше.

Мне хотелось разбить стекла, лишь бы вернуть отца Фины.

Неожиданно он сам повернулся и еще раз взглянул на меня. Затем его лицо озарилось улыбкой. Узнал!

Мужчина подбежал к окну.

- Нойман? Это в самом деле вы?

Мне приходилось говорить в отверстие, чтобы отец Фины расслышал мои слова.

- Да. Я. Помоги мне! Прошу, найдите Хильду. Улица Славы, дом двадцать семь. Скажите, что меня держат в участке! Я ни в чем не виноват! Пусть она направит телеграмму епископу Гервигу! Пожалуйста, передайте ей это!

Я говорил торопливо, стараясь успеть рассказать просьбу, прежде чем что-то произойдет. Отец Фины был для меня единственным шансом на спасение и я обязан был не упустить его.

- Да, да. Конечно. За что вас арестовали?

- Обвинили в краже, хотя я ничего такого не совершал! Я клянусь, что не крал! Пожалуйста, сходите к Хильде! Скажите ей! Улица Славы, двадцать семь! Прошу вас!

- Да. Хорошо. Я завтра же схожу!

- Слезьте с подоконника! Немедленно! – на шум прибежал сторож. Рассерженный, решительный. – Слезайте, я вам говорю! Или надену на вас наручники и до утра просидите прикованным к лавке!

Мне пришлось подчиниться. Но это уже не имело значения. Главное, что появилась надежда спастись. Хильда обязательно найдет способ связаться с епископом и все это закончится.

Впервые за последние дни я засыпал счастливый. Чувствовал, что теперь все наладится.