Не смотрите мне в глаза – посмотрите ниже
Поток сознания женщины, обреченной быть феминисткой, хотя ей этого очень не хочется
2009-09-14 / Екатерина Барабаш

Все-все-все, даже те, кто меня знает и любит – мой папа, например, или мой любимый человек, – все называют меня феминисткой. Послушайте, разве я феминистка?! Если я работаю, вожу машину, иногда курю и умею пить водку не только без закуски, но и без компании – я феминистка? Если я могу непарламентски выразиться, это что – феминизм? Сейчас в редакции зашла в соседний отдел, там сидят четверо очаровательных мужчин от 25 до 80 лет. Спрашиваю их: «Как вы думаете, я феминистка?» А они почти хором: «Хуже!» Я знаю, они меня любят, эти милейшие люди, но – ради Бога – что может быть хуже?!

Дорогие мои, ненавидите ли вы феминизм так, как ненавижу его я? Случалось ли вам пасть его жертвой? Нет, вам не случалось пасть его жертвой – вас Бог при рождении наградил другим полом.

А раз так, то вы не знаете, что комплимент «Ты сильная женщина» – вовсе не комплимент, а самцовая гордыня, уверенность в том, что тебе хочется быть похожей на них, на мужчин, в своей силе, сноровке и умении смотреть под капот машины с понимающим прищуром, а до какой степени почти всякая женщина ненавидит эту навязанную нам силу – вы тоже не знаете, потому что сделать нас сильными когда-то решили мужчины, атаковавшие Зимний, облачившие женщин в кожаные куртки и выпихнувшие их из теплых кухонь с запахом забродившего теста на жесткие баррикады, в безликие офисы и в тесные космические корабли, вместе с кучкой отмороженных холодным октябрем 17-го фригидных теток, которые думали, что оргазм – это Объединение рабочих газовых месторождений, теток, которые мечтали, что нынешнее поколение советских людей будет жить при феминизме, а мужчины с ними соглашались, потому что не задумывались о том, что следующее после него будет жить при гиперфеминизме, а еще следующее или через сколько-то после него примет на себя плату за многовековые унижения женщин этим самым феминизмом – матриархат, и тогда мы все доиграемся, если еще не доигрались: ведь нас перестали любить за то, что раньше было нашей гордостью, – за женственность, которая нынче без ума не «котируется», она давно стала довеском, который – конечно, пусть будет, – но сама по себе женственность перестала быть самодостаточным качеством, хотя ничто не указывает на то, что, скажем, Наташа Ростова или Татьяна Ларина были умными женщинами, но только Толстого с Пушкиным их IQ не интересовал – вряд ли он оказался бы высок, но они были бы прекрасны и без него вовсе, а наши мужчины страсть как не любят феминисток, но при этом выкручивают нам руки и пинками пытаются загнать туда, в эту черную пропасть, гордясь тем, что научились понимать женскую душу, хотя лучше бы научились понимать женское тело, потому что с душой мы как-нибудь сами разберемся, а с телом все-таки в одиночку не хочется, хотя женщина теперь – такой же человек, как и мужчины, только на каблуках, и мужчины так гордятся, что реже и реже можно услышать манерное жалобное: «Я для него всего лишь вещь!» – от мужской самцовой лени гордятся, потому что как к человеку к нам, милые наши кавалеры, относиться не надо – для этого у нас есть родители, дети, друзья и куча знакомых, для которых мы – люди, а хочется-то побыть вещью в бережных руках, которые не будут рыть во мне ходы в поисках души и сверлить дыру в голове в поисках новых извилин, а поставят на видное место и протирают тряпочкой, показывают гостям и рассказывают о том, с каким трудом удалось меня найти (купить на аукционе, выменять у знакомого, украсть из музея), а на ночь даже можно прятать в темную комнату с сигнализацией, а время от времени пусть нас пытаются выкрасть – я бы даже сбросила для этого дела килограммов двадцать – чтобы легче было выносить, но когда тебе за сорок, и у тебя много лишних килограммов, и мало денег, и мучает аллергия на выхлопные газы, и пахнет от тебя бензином, а не свежеиспеченным хлебом или там березовым лесом, и твой последний бастион – твое остроумие и самоирония, а собственные извилины, кажется, годятся только для того, чтобы на них повеситься, и ты понимаешь, что с каждым днем интерес к твоему уму в лучшем случае будет расти обратно пропорционально интересу к твоему телу, а в худшем – оба этих интереса угаснут вместе, а твой начальник – мужчина и не очень хорошо знает, как там у женщин бывает с климаксом и когда, а на улице тебя упорно называют «девушка», но это все равно лучше, чем «женщина», потому что хотя бы дает маленькую надежду на то, что тебя видят молодой, хотя все равно звучит издевательски, а когда ты придешь на работу с красными невыспавшимися глазами, тебя услужливо спросят, сидела ли ты всю ночь перед компьютером или просто у тебя бессонница, и никому не придет в голову, что ты, быть может, принимала активное участие в работе Объединения рабочих газовых месторождений, а при встрече с тобой давно уж здороваются за руку, а не хлопают по попе, и заглядывают только в глаза, но уже не в вырез – вот тогда, быть может, и есть смысл признаться, что всю жизнь ты только об этом мечтала, что ты – феминистка.

И заплакать.