Такая приторная муть сидела в его голове, будто мама, которой уже давно не было рядом, гладила его затылок, взъерошивая и так непослушные волосы.Он часто прибывал в таком состоянии в первые дни обманчивой весны. Его тело становилось по-особенно чувствительным. Ступни ощущали  теплоту земли даже сквозь черные начищенные ботинки. Стук подошв об асфальт казался более мягким, спокойным. Молчун, застенчивый и симпатичный- таким он был всегда. Но дело совсем не в этом.
В этот день его пальцы сжимали бумажную желтую салфетку, а сам он  до одури был пьян от солнца, от запаха, от голоса этой большеротой девчушки с порванными гландами. Эта яркая, маленького роста брюнетка остановила его взгляд  на себе, когда он однажды прогуливался по людному проспекту в темно-синем пальто. Все так быстро куда-то бежали,шли,будто облили головы бредовых жителей города горячим чаем после утреннего завтрака. На ее шее висело распятие. Это показалось ему банальным до смеха. Она стояла рядом с мужчиной, который был старше на груду лет. Одетая в красное платье и с зелеными серьгами в ушах. Ее губы что-то говорили в этот тяжелый воздух, сбивая все с толку. Взрослый мужчина сказал ей что-то и хрипловатый громкий смех посыпался из ее горла. Вдруг она села на землю, закуривая сигарету спичками. Ее жесты, манеры были столь по-детски небрежные и пошлые. Возможно, потому что она и была еще ребенком. Он наблюдал за ней без стыда и со странным восторгом внутри, разжигающим в нем еще больший интерес. Она заметила его и подошла:
- Привет, тебе нравится мое платье?- спросила, мило улыбаясь.
-Да,- сказал спокойно он.
- Это отлично. Я,кстати, Анна. Сама себе заводилка. А тебя как зовут?
-А я рыба.
-Тогда я одноглазая орлица.
- Хорошо. И о чем ты думаешь, Птица?
-Вчера я любила себя всю ночь до потери дыхания . А моя мама нашла мою мокрую, пропитанную блаженством, майку под диваном.
Они оба засмеялись. Она позволяла себе говорить такие мерзкие откровения, которые ставили многих в тупик. Анна написала его телефон на запястье и ушла, напевая что-то напевая  напрочь прокуренным голосом и иногда оборачиваясь, чтобы увидеть его исчезающую в толпе спину.
Небрежная, по-смешному взрослая, эпатажная- вся она засела у него в голове и стучала кулачками по вискам. Мятая желтая салфетка так и лежала на столе. Он ждал тогда появления ее голоса  в этих тонких,запутанных проводах. Красный телефон с круглым циферблатом зазвонил задористее, чем обычно. Он поднял трубку и глухо произнес свое мужское "ало".

- Привет. Это рыба в реке?- сказал хриплый девчачий голос.
- Да, здравствуй Анна-орлица,- ответил он, постукивая пальцами по стакану.
-Знаешь, я тут пропала совсем в этом злом городе. Съел меня. А ты такой весь взрослый, красивый с глазами серыми. Не могу выкинуть твою походку из головы, mon cher.
-Где ты прячешься?
- У моста. Там, где виделись уже.Забери меня. Я буду петь песни, танцевать, могу ходить голая, если тебе захочется. Но только не пытайся меня заставлять.
- Я сейчас приду.
 Он повесил пластмассовую трубку резко и быстро собравшись, побежал к мосту.
Она держала в руках небольшую коробочку черного цвета. Сама смотрела на большие часы, висящие на сером каменном столбе. Казалось, что они рухнут от силы пыльного ветра и стрелки согнуться пополам. От этой мысли ей стало весело, как забавляет одиноких людей мысль о катастрофе. Он, в теплом шарфе, черных брюках и зеленой рубашке, шел к ней.Увидев ее худенький силуэт в белом свитере и в желтых туфлях, с всякими ниточками и бусинами на запястье и щиколотках, он вдруг ощутил как его сердце щекотят лепестки раскрывшегося бутона тепла и нежности. Анна сразу увидела понурую походку нового знакомого и побежала к нему, неуклюже улыбаясь всем лицом. Ему было удивительно заметить эту радость в ней по отношению к нему,он чувствовал это во всем.
-Как я рада тебе!!- прислонившись щекой к его груди, сказала она. На что он не задумываясь обнял Анну и вдохнул запах ее расчесанных волос.
-У меня для тебя подарок, Рыба!пойдем!- она взяла  его за руку и потащила на мост.
Они стояли и смотрели друг на друга молча. Тут она сделала вдох открыла крышку черной коробочки.Наружу вылетели десятки разноцветных бабочек. В тот момент он почувствовал, что будто упал с этого моста в воду, расплескивая плотное покрывало волн, обманывая всю эту стихию неизмеримым счастьем быть рядом с Анной, волшебной девочкой. Она кружилась около него, смеясь, и ее  пальцы иногда касались его руки. "Тебе понравилось, мой грустный друг?"- спросила Анна и посмотрела в его глаза. Он кивнул  и улыбнулся. Даже теперь ее громкий смех в тот момент счастья эхом отзывается в памяти и заставляет его сердце останавливаться.
Анна стала звонить чаще и говорить больше. Она рассказывала ему про то, как однажды хотела съесть огонь, про утренние беседы с дворовой кошкой, про свою мать: "Моя мама ветхая, но сильная женщина. Жарит котлеты к обеду, ужину, к любому времени суток...Мне все время слышится голос с шестого этажа, бьющийся о стены лестничной клетки и влетающий в ухо уже со скрежетом, отдалением и измаранностью. Это голос женщины с седыми волосами, которая зовет мою маму". Когда они познакомились ей было 15 и она была предоставлена этой жизни вся без остатка. Анна осознавала всю чудесность существования.
Они гуляли вместе по венам их города.Ловили лучи лампочек в ладони, писали друг другу на плечах синей ручкой слова нежности, душащей своей искренностью.Однажды они пришли к нему домой .В голую квартиру, стены которой были мягкого серого цвета и с белым потолком. В одной из комнат стояла красивая деревянная кровать, на кухне был небольшой круглый столик, но уже из другого более светлого дерева. Поверхность стола была разрисована контурами дубовых листьев. Анну сразу же привело это в восторг и она стала водить пальцем по линиям этих рисунков. А он стоял тихо у стены, держа руки за спиной. Стоял и смотрел на нее, обессиливая перед ее живостью и красотой. Улыбался ей.  Когда настало время горящих усталым оранжево-желтым светом окон, он уже готовился провожать свою маленькую, черноглазую непоседу, но она упала на колени и сказала: "Мой милый Пьеро, позволь мне остаться здесь, это место моей души!Хочешь, я буду сегодня твоей любовницей?!" Его спокойствие и четкость были изучены ею до мелочей так, что она уже знала наперед его действия, но только не в эти сумасшедшие, блаженные секунды его ломающейся взрослости. Он поцеловал ее в разгоряченный лоб и помог встать: "Оставайся. Но ты не нужна мне как любовница. Ты мне больше, моя хрупкая беспредельщица". Анна еле держала то безумие, которое творилось в ее голове. Но ее нетерпимость взяла свое.Она кинулась ему на шею и пылко поцеловала своими мягкими, нежно-алыми губами. Если бы от этого возможно было умереть, то с ним бы это непременно случилось. Умер бы дважды, трижды..Ему нечем было дышать, везде был такой резко ощущаемый запах ее волос, кожи. В одну секунду он подумал, что Анны вообще нет в его объятиях. Реальность этого времени заворачивала его в цветные материи, плотно сковывала движения. Анна не понимала,что происходит с ней, но она точно знала, что без него, без этих дубовых листьев уже не сможет.
Через день она уже притащила чемодан со своими платьями, кофточками и шарфиками, разноцветными колготками, туфлями. Он еще спал и Анна смотрела на его дышащую грудь, на темные ресницы и вьющиеся каштановые волосы. Она смотрела и вздыхала, а потом тихонечко шлепнула рукой по носу и щеке. Он открыл глаза и обнаружил Анну с сигаретой в правой руке, обнаженной, стоящей у окна. Это была одна из ее неосознанно вызывающих выходок. Лучи солнца дрожали на ее спине, а комнатная тень съедала худые ноги и живот.
- Ты знаешь, я вчера  сожгла все тетради, где писала без остановки твое грустное имя, твое шепчущее молчание, твой взрослый возраст. Мне кажется, что я не умею дышать без холодной духоты твоего пространства.
- Анна, просто ляг рядом и согрейся.Рано ты. Поздно я.
- Ты ты ты ты! Слышишь, этот звук тебя меня заглатывает. Теперь мне хочется  отдать тебе кусок себя, чтобы ты им наелся вдоволь.
- Анечка, тише ты . Ну все. Рыба-то плывет, а орлица летит.
- Любовь..Скажи мне, что такое любовь?
- Это как я к тебе.
- Ты не боишься, что я тебя люблю?
- Нет.
Она замолкла. А ему стало страшно. Он не знал, что делать с ее молодой любовью к нему. Он тихо боялся обязательств. Она подошла ближе так, что он мог разглядеть на ее ногах бытовые уже желтовато-фиолетовые синяки от мешающей мебели, мелкие царапины на смугловатой коже. Все эти незначительные увечья, казалось, кричали о  внутренней хрупкости, но упорстве влюбленной девочки. "Я раб",- единственное, что сказал молчаливый поклонник, чувствуя как его маленький кумир прижимается всей своей теплотой к телу и засыпает, уткнувшись носиком ему в плечо.
Жадная, лысая  неуверенность швыряла взрослого мальчишку по углам согласия с собой и обстоятельствами, по дворам вечных отрицаний. Треск невероятности звенел в ушах и не давал покоя, пока его грудь горела, будто внутри кипело вино. Заблуждения, наслаждения, мучения- все смешалось в одном хрустальном графине-душе.Но тупика не было.
Через неделю он купил ей скрипку, на которой она отказалась учиться играть:"Я и без этого отлично пою!" Неаккуратная, взбалмошная, на улице она становилась с ним мягче и скромнее. Все стены его комнаты были исписаны быстрым, небрежным, но столь согревающим атмосферу, ее почерком. Чаще всего встречались строчки из старых неизвестных романов немецких или испанских писателей, которые Анна находила в квартирах минутных знакомых. Где-то у окна маленькими буковками она нацарапала: "Рыба живет в моем сердце океане". Дверь его квартиры всегда была открыта, когда он находился  там. Она приходила и уходила, когда ей вздумается, но никогда не позволяла приводить с собой кого-то. Это место было для нее отдельной жизнью. Здесь она училась уважать, молчать, смотреть, говорить, петь, быть Анной и любить. Он никогда не кричал на нее. Часто обнимал и целовал руки. Ему было тяжело чувствовать Анну настолько близко, привязываться к ее беспорядку все сильнее и сильнее, как щенок, как мальчишка.
Непослушная сама с собой, она дерзила своим мыслям, действиям, как бы наказывая себя за эту детскую непосредственность, пошлую романтику, которая крылась в ее всегда оголенных коленях и пухлых губках. Но он не воспринимал ее как любовницу, она была для него Анна- робкая и застенчивая милашка, подруга его телефонных счетов, ребенок, мило сопящий ему в ухо во сне. Анна, которая пела ему песни на французском с закрытыми глазами. "Рыба!Ты молчаливая Рыбина! "- с нежной улыбкой она кричала, щипая за плечи.
Огромная материя еле ощущаемого непонятного чувства накрыла их с головой. Но у каждого было свое понятие. Анна плакала ночью в подругу-подушку, выливая из себя всю ту сладкую боль непонятности. Ее открытость к жизни  порой сводила ее саму с ума. Иногда она вскакивала, обувалась и убегала, пропадая несколько дней в квартирах знакомых. С хмурым лицом бродила по весенним площадям и для нее было тяжело воспринимать то новое чувство, которое она не решалась выговорить. Однажды, опять прибежав к нему, со взрослой невозмутимостью, смотрела на него лисьими, высокомерными глазами, пуская дым ему в лицо. Анна прекрасно знала, что в эти моменты делает ему больно, дергает его тонкие ниточки- нервы и полностью овладевает его жестокостью. Она чувствовала как из него патокой льется злость. Ей это дико нравилось. Так она платила ему за боль от первой в своей жизни непонятной привязанности.
- Ты будешь плакать, если я не вернусь?- намеренно сказала она вызывающим тоном ему в ухо. А он весь издерганный злостью, отвечал сухо и твердо:"Нет. Зачем мне такая мерзкая девчонка!" Маленькая, она еще не умела скрывать что-то и долго держаться на одной ноте. Анна с тем же лицом смотрела на человека, которого уже кажется любила всем своим существованием. И ее слезы начали капать на его руки. Она встала и закричала: "А ты знаешь, что мне мало!Мне мало тебя!Мало!Мало!Мало! Но я же свободная! А окована тобой с головы до пят! Ты понимаешь, что если я уйду и не вернусь, то разрублю себя на части, потому что все заполнено тобой, мой молчун!" И эти поначалу грубые объятия, сухие поцелуи  от него все равно лечили ее. Он таял, он согревался, горел. Сжимал ее спину и целовал в шею, просил прощения за его взрослость и за ее молодость. Анна, вся измотанная страстью и бешенными эмоциями, шептала ему:" Люблю, Люблю,люблю тебя.."
Он написал на желтой помятой салфетке:"Я умер от ее сладко пахнущих"люблю ".Он умирал так от каждого ее поцелуя, улыбки и этих слов, открывающих вечность. Смерть эта была не тяжелая, а наоборот делала его сильнее и яснее в своих мыслях.
Ночью он написал на стене синей краской, большими буквами- АННА-ЖИЗНЬ. Несмотря на все эти поступки,он не подчинялся ей, жил своим ощущением жизни и не пускал ее туда- им это обоим и не было нужно. Но Анна умудрялась вить из него веревки, тугие и крепкие, цепляться за него своими крючками-глазками и управлять его действиями. Неважно им это.
И что случилось с коридорами этих пространств красной, винной любви. Как стало все быстро течь сквозь потрескавшийся паркет с маленькими вмятинами от каблучков желтых туфель Анны. Вот вдруг она стоит, прислонившись плечами к стене и мычит что-то, а его стройное, гладкокожее тело распласталось у ее ног и он ловит запах мелодий воздуха, гладит глазами любимые линии. И так сплошные, быстрые, отдельные кадры стали заполнять их жизнь. Пропало свойственное, монотонное течение, теперь отрывки, доли, партии, все по-отдельности. И время от этого,казалось,забылось и пропало напрочь. Они представляли друг друга трупами, излишне живыми. Анна собирала листву в мешки и приносила в их пространство. Однажды они засыпали все этими сухими листьями и ныряли в них, смеялись и плавали в этом золотисто- зеленом хрусте. Куча побрекушек,которые он ей дарил, которые она выуживала сама,валялось по углам. На однотипные вопросы знакомых о ней, он спокойно отвечал: "Анна_моя_любовница". И благодаря его тишине внутри, никого не смущал этот ответ,все просто щурясь от искренней улыбки, говорили: "Чудесная, но хрупкая девочка". Он и сам знал, что так, но Анна не хотела мириться с такой выдумкой общества."Да я сильнее урагана!"- вопила она. А он также спокойно ставил все точки над i :"Сила не в разрушении окружающего,милая моя". Она так обижалась и со сжатыми в кулачки ладонями уходила в другую комнату:"Катитесь вы все к черту!" И эти 2 часа великой обиды маленькой девочки, казались ему долгим путем в 12 миль беспощадных взглядов исподлобья. Он сел на пол рядом с ней,прикасаясь телом к холодным членам рассерженной на весь мир девочки и целуя  в щеку, говорил мягко:"Когда твое солнце отдаст все свои лучи замерзающему северу, тогда ты станешь сильной". Анна взяла его руку и крепко сжала, потому что ей стало страшно признаться в том, что она хрупкая."Ты знаешь все",-сказала она, смотря ему в глаза и улыбнувшись, убежала на улицу.
Она прибежала с белой фарфоровой кружкой в левой руке.Поспешно сняла туфли  и уселась за стол. Анна долго фокусировала взгляд на нем, отчего ему стало не по себе. "Ведь ты же меня любишь,Рыба,да? Каждое окно этого города чуит твою любовь ко мне. А мое тусклое пламя нежности горит для тебя.Я должна идти дальше, мое спокойствие, мой тихий, мне нужно двигаться вперед, я же Анна!"
И вся земля была окутана эхом его сумасшедшей боли, криком дерзкого хотения подчинить себе эти утекающие секунды ее слов."Моя мать сказала. что я не отогрею север, если не пойду туда сама, если не найду дорогу своими глазами, руками, чувствами. А эта хрупкость, слабость нужна только сладким юношам, но не тебе, мой великий костер мудрости". Она поцеловала его своими искусанными губами, схватила за плечи и со слезами сказала:"Очнись!Люби меня!Пожалуйста, Люби!!Иначе я не найду даже мое солнце!Очнись, мой молчун!Я люблю тебя всей собой!" Он понимал, что ей это необходимо и не стал держать вольную птицу в своих скованных жизнью руках.
Он ждал и до сих пор ждет свою хрупкую Анну. Любит убежавшую девочку сильнее прежних убеждений. И это ожидание кажется будет длиться долгие месяцы его 300 шагов до моста, где все еще летают ее бабочки.
Он так и не убирал кружку с недопитым чаем, с отпечатками губ на краях белого фарфора.Все те же, испачканные карандашными рисунками,буквами, углы. И четкий запах молодой, чистой кожи Анны оставался на одеяле.
Спустя год одиноких скитаний по пути к прежнему спокойствию, он  получил белый и будто как постиранная, накрахмаленная  рубаха,конверт. Его томное тело опустилось на кухонный табурет. Он неспеша открыл, измученными тоской по телу Анны, пальцами конверт. Развернул листок в мелкую клетку, пробежал глазами и будто только родившимся ручьем из его глаз медленно полились слезы. Он улыбнулся и приложил бумажку, в которой, казалось, хранится вся его жизнь, к груди, а потом еще раз провел пальцем по строчке:
"Я возвращаюсь, любимый мой молчун
Твоя, отдавшая тепло северу,
Анна".