Мёртвая Москва впивается когтями в мои жилы.Тянет в водосточные трубы.Мёртвая я,еще не потерявшая сознание,захлебываюсь вонючей водой,своей гнилой свернувшейся кровью.
Звеня тонкими монетками в длинных пальцах,в холодных ладонях,несёт меня вниз.Глубоко.Закуривает там злобно и мерзко одну за другой сигареты.Вы никогда не видели такую Москву.Падаю к её ногам,она опускает своё томное лицо,выплывает из стены сигаретного дыма.Женщина-борьба.Смотрит на меня Москва своей прозрачностью,хватает одной рукой за волосы,а другой гладит бесполезные глаза мои,нюхает иссохшие губы.
Я сама не верила.Я сама смотрела в её белки глаз,в её потрескавшиеся сосуды глаз.Она сжимала мои волосы крепче и крепче,дергала голову и тихо,яростно твердила в ухо:"Мёртвая,да?!Ещё одна мёртвая!" А потом громко,давясь табачным дымом заорала:"Очнись,Настасья!Очнись!Очнись!ОЧнись!ОЧнись!"Трясет.Швырнула меня Москва наружу,к толпам таких же как и я.Моё тело валялось разодранным облаком неба Морейны.
Выбравшись из метро,находясь в Московских лапах,ты должна подниматься вверх.Падаешь в грязь городских строек.Поднимаешь затрепанное лицо и глазами щупаешь радугу бензиновых луж.Сплёвываешь последний комок крови.
Люди,сидящие в запачканных грязью строек балахонах,пьяно пытаются указать пальцем на меня,смеются лошадиным ржанием.И вдруг на последнем рвотном ощущение они резко начинают шагать к открытому пространству.Слепо идя,машинально двигая ногами.Берут меня под руки и тащат за собой."Смотри!"-поднимает один мне голову и указывает пальцем вверх.А там крещение осеннего неба.Солнце рождается в серых пухлых руках небес,заглатывает своим огромным жарким ртом,с тонкими губами,облака и тучи дождливые.Напивается вдоволь воды и зарывается снова в руки неба.
Режет до визга лезвия мне глаза.Настолько это прекрасно.Кидают меня на дорогу,выложенную камнями вечности.Опять бьётся нижняя губа о рельсы железных дорог.Ползу на четвереньках вперёд,оставляя слюнявую нить после себя.Кто-то освистывает сзади,догоняет и берёт мою грязную,в мозолях руку.Тихонечко тянет,помогает встать.Он суёт ладонь в карман своих широких штанин и вытаскивает гроздь черных ягод рябины.Кормит меня немощную,как подыхающее изнеможенное животное.Нерв мечты уже перестает беспокоить.
Берёт меня,как кадушку с детальками,в охапку и несет сквозь темный лес прочь от города.Москва дышит прямо в спину,оставляя ожоги на моей памяти.
Стелит меня как чистый лист,выравнивает.Дёргает мои венки,делает из меня музыку.Кукушка забралась в горло,дерёт мне связки,поёт моим голосом зимние песни.А Москва сидит,нервно качаясь на табуретке,напротив и хитрым взглядом исподлобья высматривает последних жужжащих мушек в потолке у красной лампы,говорит им:"П ш ш!!Кышш отсюда,дурочки!"Бормочет себе под нос чего-то,журчит словно июньский ручей.Ладошки мои потеют от болевой неги в его глазах.И так до самой ночи,ломает-собирает,ломает-собирает.
Москва в сигаретном облаке мне в ухо шепчет:"Ну давай же!Вставай,пускай с помощью меня,ну вставай,Настасья!"-уже с безысходным рыданием,кидая слезы-озера в мои глаза.
Я- никотиновое счастье Московских ночей.
Она так устаёт,изнеможенно стонет в свои пальцы.Кидает недокуренную на пол и босая идёт встречать утро,молится небу зашевелить моё ещё-уже не мертвое тельце.А потом плюёт в пожелтелую траву:"И так её задали мы с тобой,небо,хорошенькую трёпку.Не расчитали.Опять я заигралась с тобой..Поднимай её!Взлетай её!"
Бегает сумасшедшая Москва между сосен,бьётся головой в птичьи дупла.Рвёт о грозные сучья платье.Срывает кору с хвойных деревьев.Пачкает руки в кирпичной крошке,раздирает вкровь.Хлопает себя по щекам и ноет:"Вставай!Вставай,Настасья!Это я жестокая продырявленная злостью Москва!Ну вставай!"
Вбегает в деревущку,где лежу я своим телом,глазами в потолочные дыры смотрю,изрыгивая кровью-радугой.Запыхавшаяся женщина-борьба подбегает и своими ладонями растирает мне грудную клетку,вытаскивает мёртвое сердце,целует его,гладит.Согревает.
Мужчина-детальщик смазывает мои органы Московскими слезами,пришивает заплатки,заставляет дышать.
А я усталое хотение вечности.Дальше,выше,глубже,ниже.Уши уже не разбирают слов,размякает моя кожа;как слова невозможно выговорить,так и телом не пошевельнуть.
"Эй,ты,курилка!А ну поднимайся!Мне нужны крылья сокола.Тобой одной тут уже не поможешь.Совсем,Настасья сломалась",-сказал мастер сначала сгоряча,злясь на Москву,а потом вытирая свой слезливый глаз.
Кольнувшее иглой в губу слово детальщика,понесло Москву смерчем в леса,к кронам сосен,искать прекрасного Сокола,чтобы забрать у него крылья,выпросить на коленях крепкие крылья.
Мелькнув из темноты могучих деревьев,он опустился на хрустящую землю.
Она вся извиваясь,кинулась на колени,умоляла:"Сокол ясный,сильный,совсем Настасья зачахла.Прошу твои крылья,умоляю подними её душу и тельце.." Сокол,перебивая ,промолвил:"Знаю..бери.Отдирай мои крылья".Глаза его,глубоко сидящие,не такие как обычно,налились слезами.Каждое,что шевелится слышало птичий зов Сокола.
Неслась Москва быстро,стремительно к деревушке с картонными дверями.Колокола её церквей звонили так громко и отчетливо,что сквозь подземные уши пробегала зовущая наружу волна звука.
Ох,как её волосы срывались в воздух холодных печалей.
"Вот!Крылья!"- упав на деревянный пол,вскрикнула Москва.
Вся ночь.Вся ночь.Вся ночь. Вся ночь.
Мужчина-детальщик пришивал к моему сердцу пёрышки Соколиных крыльев,приговаривая:"Шуршите тихо,летите лихо..шуршите тихо,летите лихо.." Прикрепил внутри меня смолой сердце и вернул всё на свои места.
"Ну лети Настасья!"-крикнул он,стукнув себя в грудь сильной рукой.
В тот миг первого вдоха всё затихло.Было так тихо,что слышно было как воздух проходил по сосудам прежде чем вырваться наружу.

Обняла новым телом Москву и провалилась в неё,вернувшись на асфальтовые улицы.Помню была в красном сарафане с голыми руками и каждая улица меня безобразно родственно грела.
Я летала.
Я люблю тебя .Москва.