Я говорю: живу.
А он отвечает: блажь, здесь невозможно выжить, спроси любого. Я его страх. Он мой неподкупный страж, не отводящий глаз, не дающий слова. Он говорит: я честен с тобой, прости, я ли не знаю, как ты меня не любишь. Все вы храбритесь примерно до тридцати, рветесь куда-то… А после – почти как люди.
Те, что вокруг, тоже думают, что живут. Но, как ни бейся, тебе никуда не деться:
ты ляжешь безропотно в высохшую листву,
закроешь глаза, и тогда я смогу смотреться
в тебя, как в зеркало…

…небо светло и чисто. Он знает правду. Он хочет мне дать совет.
Мы поднимаем глаза, и кленовый лист кружит над нами в меркнущей синеве. Кружит над нами, цепляется за края призрачных крон, за крыши уставших улиц. Он говорит за спиной: «так и жизнь твоя» - так беспощадно скучен, что сводит скулы. «Видишь, вот это осень, считай до ста, только закончишь – она уже вступит в город…»

…и наконец отточенный край листа чисто и тонко проходит ему по горлу. И заставляет умолкнуть.
Теперь
все будет правильно.